Юозас Апутис - Мост через Жальпе

— Вот этому уж не бывать! — сказал мальчик, когда продвинулся вперед еще на несколько человек. Сказал со злостью и не совсем детским голосом, потому что регистраторша, вспыхнув, спросила:

— Чему это не бывать?

— Чтоб нас записали только на завтра.

— А что такое стряслось? — успокоилась регистраторша, но женщина со впалыми щеками буркнула, что регистраторша только болтает, а у людей от стояния скоро ноги опухнут. Когда записали ее, мальчик сказал:

— Не мне надо. Отец под забором лежит.

— Почему сам не пришел? Надо лично.

— Да он не очень-то может идти, и прошу немедленно его записать!.. — Сын через людей протянул регистраторше паспорт. Очередь загалдела, отталкивая руку мальчика, но рука была сильная, хоть и онемевшая от держания вожжей.

— Откуда ты такой взялся? — кричала другая пожилая женщина, ее руки дрожали, губа тоже, и мальчик пожалел ее. Он сказал:

— Не лез бы без надобности. Отцу срочно нужен доктор, поверьте. Зря бы не толкался.

Может, потому, что эти слова он произнес совершенно спокойно, как взрослый, люди перестали злиться, расступились, и сестричка записала отца.

Когда у двери к доктору перед ним оставались два человека, мальчик вышел во двор амбулатории, отыскал прилегшего у стены отца: галоши с обеих ног свалились, голова склонилась набок — отец дремал. Народу уже поубавилось, многие получили отпущение грехов и разошлись кто куда.

— Уже? — как-то вяло спросил отец, надевая на ногу галошу.

— Два человека осталось.

Отец шел медленно, тяжело, с радостью и страхом; а может, мальчику только так казалось при виде его усталого, какого-то отрешенного лица, его нетвердой походки.

Когда назвали их фамилию, мальчик помог отцу снять китель из домотканины, и отец вошел в кабинет врача в одной сорочке. Ужасно долго пришлось ждать мальчику в коридоре. В кабинет входили все новые больные, а вместе с ними и доктор или сестричка. Когда открывалась дверь, сын видел уложенного на кушетке у стены отца; ноги его были согнуты, и даже отсюда, из коридора, было заметно, какой распухший и посиневший у него живот. Доктор все тискал его, мял и спрашивал: так больно, а так больнее, ну, а вот так? Даже из-за закрытой двери он слышал слова врача, но не слышал ответов отца; в последнее время отец разговаривал очень тихо, и для матери это было знаком, что худо дело.

Когда из кабинета выходил доктор, что мял отца — он и впрямь несколько раз носился неизвестно куда — мальчику хотелось подойти к нему, спросить, что-нибудь узнать, но он все не смел. Какое-то время спустя молодая сестричка вышла из кабинета с какими-то бумажками в руке и спросила, его ли отец там, его ли ждет мальчик.

— Мой, — обрадованно ответил он, но сестричка успела заметить, как в глазах мальчика на мгновение мелькнул испуг. — А что?

— Не бойся… Не бойся. Тут врачи рецепты выписали. Хотим анализы сделать, отцу придется еще полчасика у нас полежать, а ты сбегай в аптеку, закажи лекарства. Быстрее будет. Деньги-то есть?

— Ага, — ответил он, пощупав домотканый отцовский китель.

Шагая в аптеку, он пытался прочитать рецепты, но не смог — так коряво было написано. Заметив, что из окна кабинета за ним наблюдает сестричка, мальчик растерялся, застеснялся чего-то, сильнее прижал к боку отцовский китель и подумал, что сестричка страшно устала, пожалуй, даже больше, чем он.

Аптекарша засуетилась, позвала из другой комнаты девчонку, велела побыстрее приготовить.

— А где твой больной?

— Да тут же, у доктора еще.

— Зайди через полчаса, будет готово.

Выйдя, он посмотрел на часы на башне костела, потом побрел к затянутому ряской пруду, лошадь уже успела сожрать почти весь клевер и теперь спокойно глазела, выпятив, как что-то ненужное, нижнюю губу. Сел на телегу, свесил ноги и глядел вначале на гриву лошади, на ее изредка шевелящиеся уши, а потом на зеленоватую воду пруда, где изредка равнодушно и нехотя квакали зеленые лягушки. Подумал о брате, который теперь наверняка ждет телеграмму, может, не телеграмму, а письмо, ведь написали ему две недели назад, что с отцом худо. Потом похлопал по мешку с клевером, проверил телегу и почувствовал, что все: и телега, и этот мешок, и лошадь, и пруд — в его глазах и голове такими отражаются в последний раз, что никогда больше этого не будет. Мальчик почувствовал, как на коротенькое мгновение — словно при потере сознания — застыли костел с башней и часами, аптека, дверь которой то и дело открывали какие-то сотканные из мглы нереальные люди, дорога — словно нити в кроснах. Заболело под ложечкой и в голове.