Этери Чаландзия - Архитектор снов

И в этот раз он любовался необыкновенными по свету снимками из какого-то старого заброшенного особняка и совершенно фантастическими изображениями старинного барельефа. Пару кадров, где фигуры людей и растений были окутаны остатками утреннего тумана, он даже скопировал себе в компьютер, до того они были хороши. Зорькин вздохнул. Невероятно, но у этой девчонки получались фотографии, в которые хотелось опустить руки, которые манили пересечь глянцевую границу, уйти и остаться там навсегда.

Уже было глубоко за полночь, а он все проявлял и печатал. Работа спорилась, старший Зорькин все не шел. Подала голос кукушка, заточенная в ящике ходиков – подарке Майи и Зиса. С улицы эхом отозвалась какая-то птица, тоскливо и пронзительно прокричав над крышами домов. Зорькин встряхнулся, отгоняя внезапно подступившую тревогу, глянул на очередной снимок, с которым работал, и вдруг стол, телевизор, ходики на стене, сами стены, вся комната и жидкая неоновая реклама за окном – все поплыло в сторону. Зорькин схватился за стул, боясь, что вслед за ускользающим миром и он сорвется в открывшийся мрачный провал.

Надо сказать, было от чего переполошиться. Справившись с приступом дурноты и перекрестившись, он вновь уставился на снимок. На нем было изображено лицо покойницы на темном шелке подушек гроба. Зорькин был настолько потрясен, что даже зачем-то надел совершенно ненужные ему очки брата. Но и в этих увеличивающих линзах все оставалось по-прежнему – в гробу на подушках, с серьезным и прекрасным лицом, лежала Майя собственной персоной.

Майя навзничь лежала на кровати. Карина подсела к ней, с тревогой всмотрелась в побелевшее до синих прожилок на висках лицо сестры. Лоб Майи был холодным и влажным, руки вялыми и безжизненными. Карина растерянно оглянулась на Зиса.

– Боже мой, что с ней? – прошептала она.

– Я не знаю, – отозвался тот. – Она спит. По-моему.

Последние слова Зиса решили все. Карина осторожно положила поверх одеяла слабую руку сестры и, даже не взглянув на Зиса, вышла из комнаты. Он последовал за ней. Они оба встали в коридоре, и Зис внезапно почувствовал себя растерянным, бесполезным и никчемным школьником. Голос Карины звучал тихо и четко.

– Что значит «по-моему»?

Она достала из сумки свой телефон.

– Вы что, врача не вызывали?

Зис отрицательно мотнул головой. Карина только брови подняла. Она набрала номер, почти не скрывая раздражения и злости. Просто невероятно – растерянный Зис, ускользнувший за какой-то грелкой Филиппыч…

– Вы что, с ума тут все посходили? – пробормотала она. Карина направилась на балкон.

– Федор Артемьевич, здравствуйте. Да, это Карина. Случилось. Мне нужна ваша помощь. Вы можете приехать прямо сейчас? Диктую адрес…

Звук ее голоса смешался с гулом города. Зис постоял на месте и тихо вернулся в спальню. Карина права, наверное, он был плохой сиделкой, а Филиппыч, вероятно, и вовсе сошел с ума на нервной почве. Но при чем тут врачи?…

Зис опустился на пол у кровати, взял ладонь Майи в свои руки и так и остался сидеть рядом, всматриваясь в ее потухшее лицо с заострившимися чертами.

Шох, кряхтя, вполз по косой и кривой лестнице на второй этаж стоматологической клиники. «То же мне, клиника…– подумал Шох, разглядывая пыльную шкуру анаконды, притороченную к самому потолку. – Какая это клиника? Страх божий!»

После мощного «атчета», собственноручно выложенного им в алкогольном угаре на стол начальства, он был готов ко всему. И наутро, придерживая гудящую голову и цепляясь за стены, словно коридор в его крошечной двухкомнатной квартире мотало одновременно от килевой и бортовой качки, он не был напуган собственной наглостью и смелостью. После разграбления и уничтожения его сада он чувствовал, что все изменилось. Шох потерял интерес к этому миру, к самому себе и своему месту под солнцем. Вернее, под крышей родного заведения.

Однако расправы, к которой он был внутренне готов и которую даже ждал, не последовало. И дело было не в милосердии начальства. Шох, как никто другой, понимал, почему его не поспешили выкинуть из серого и пропахшего потом и пылью учреждения. Все было довольно просто – некому сейчас было заниматься этим мутным савельевским делом. Свищенко ловил цыганок, шнырявших по переходам и осуществлявших снятие порчи, сглаза и всех ювелирных украшений с доверчивых гражданочек. Коровкин уже полгода пас своих домушников и был в полушаге от того, чтобы опять упустить их. Тыквун, запершись в своей квартире, пил вторую неделю и никто ничего не мог с этим поделать. А больше никого и не оставалось. Только он, вечный майор Шох, и мог продолжить вялое расследование таинственных убийств, получивших в отделе название «савельчиков».