Этери Чаландзия - Архитектор снов

– Голову ровней держи, мастер! – тихо приказал он. Старый черт, он понял, что произошло между ними. Вздохнул. Ни сокрушаться, ни радоваться сейчас времени не было.

Валериан склонился над Майей, и вдруг из-за ворота его рубашки выпал и закачался на черном шнурке простой меленький нательный крест.

– Надо же, – пробормотал Зис.– А ты крещеный… Вот не думал.

– А ты не думай. Ты голову держи ровней, – проворчал старик.

Через минут пять, когда они, наконец, с грехом пополам влили Майе в рот почти всю вонючую жидкость из стакана, в дверь позвонили.

– Пойду, открою, – Зис осторожно уложил Майю на подушки, забрал у Филиппыча пустую чашку и вышел из комнаты.

Старик дождался, когда за ним закроется дверь и, воровато оглядываясь, снял с шеи тот самый крестик и поспешно сунул его Майе под подушку.

– Спать надо, спать, как следует, – бормотал он себе под нос. – Вот и Исидор говорит: «Спать надо нормально! Силу надо иметь!» А вы все придурошные какие-то, как с утра вскинетесь, так и топаете до ночи. Ты посмотри на себя– одни глаза остались… Ничего, ничего, все поправим. Не выйдет их дело поганое…

Валериан обернулся на какой-то шум за дверью и опять быстро зашептал Майе на ухо.

– Ишь, чего захотел! Он твою фотографию ищет, думает, через нее сможет вернуть тебя, забрать отсюда… – Филиппыч затряс своей палатой головой, то ли в гневе, то ли в горе. – Не выйдет у него ничего! Не выйдет. Не беспокойся. Все будет хорошо… Святые силы не оставят. А если оставят, тоже ничего. Я помогу. Спи. Все будет хорошо. Поспишь-поспишь, проснешься, и все выправится.

Валериан распрямился, осенил каким-то не очень складным знамением сначала Майю, затем себя и вышел из комнаты. В коридоре висел тонкий запах муската и лилии. Валериан принюхался. «Карина», – подумал он и прокричал в сторону кухни.

– Я домой съезжу, грелку привезу!

Когда Карина и Зис вышли в коридор, дверь за ним уже захлопнулась. Карина выразительно посмотрела на Зиса, покачала головой и направилась в сторону спальни.

– Старый черт,– пробормотала она себе под нос, толкая дверь. – Какая грелка… И что это за вонь такая?

Братья Зорькины привычно и без потрясений перебирались из одного дня в другой. Работы в последнюю неделю выдалось особенно много и времени на обильные возлияния почти не оставалось. А жаль. Но заказов и правда было через край, так что братьям удавалось только перехватить пару рюмочек вечером, перед самым сном.

А тут еще у старшего Зорькина завелась подружка, которая так прониклась цветом его ничем не примечательных глаз, что все норовила или задержаться в лаборатории и вся прямо извивалась, привлекая к себе внимание и отвлекая от работы, или таскала его по каким-то развеселым злачным местам. Младший брат старался даже не смотреть в ее сторону, тем более что его собственная любовь давно не давала о себе знать и не появлялась на горизонте. Он стремился найти забвение в работе и ложных звонках незнакомым людям.

Порой, вместо того чтобы коротать время в обществе книжки, бутылки или какой-нибудь очередной идеи, Зорькин садился к телефону и, не глядя, наугад, набирал первый попавшийся номер. Спрашивал какую-то чушь или просто молчал и сопел в трубку, воображая, как цепенеют женщины, предполагая звонок тайного любовника, и звереют мужчины, сердясь на то, что их так бездарно отвлекают от дел насущных. Зорькин любил эту игру, надеясь, что, может быть, когда-нибудь совершенно случайно наберет тайный номер и на его звонок ответит красавица-певица, или промышленник с мировым именем, или звезда экрана, или еще кто-то…

На днях и вовсе случилось странное – вслепую перебирая кнопки, он, похоже, прозвонился Зису. От страха оказаться разоблаченным Зорькин запаниковал, неловко прикинулся, позвал маму, но Зис был так рассеян или расстроен, что явно ничего не понял и его не узнал. Зорькин отложил телефон и перевел дух. Даже если он ошибался и голос в трубке был только похож на голос Зиса, это было грандиозно! Мысль о подобном призе в игре со слепым случаем и богом случайных цифр радовала младшего брата несказанно.

Однако вскоре ему опять пришлось сосредоточиться на очередной партии пленок, которые прислали из издательства. Майя поработала на славу. С грустью проводив в очередной любовный забег старшего брата с его павлиной, Зорькин засел за работу. Рассортировал пленки, зарядил аппаратуру и приступил.

Он любил Майины снимки. Он считал, что ей удавалось увидеть этот мир не таким, каким он был на самом деле, – слегка растушевать контуры очевидной реальности, сделать кадр похожим на ход в другие сферы – нежные, поэтичные, вымышленные. У Зиса снимок всегда был очень четким. Ему нравилась игра с жизнью на территории жизни. Это было хорошо, даже очень хорошо, но младшему Зорькину все равно больше нравились туманные, часто нерезкие, с задержанной выдержкой, неправильным освещением и смещенной перспективой фотографии Майи.