Филимон Сергеев - Идущий от солнца

Иван Петрович был безмерно рад внезапному появлению Молчанова. В душе отшельника появилась реальная надежда на выживание той земли, на которой он вырос и стал космическим следопытом.

– Сегодня у меня праздник, дорогой Александр Тимофеевич. Но если б люди, которые сейчас гуляют, жируют в моем доме, знали, что у них тоже праздник, они бы все встали на колени и благодарили Господа долгими молитвами…

– За что?

– За то, что кристалл дает Земле надежду на спасение.

– Ты уверен в этом? – с улыбкой спросил Молчанов, позволивший себе еще больше расслабиться среди цветения черемухи и звуков разухабистой тальянки.

– По всем признакам кристалл просто обязан заменить родник, – тихо ответил Иван, тоже прислушиваясь к звукам тальянки. – Природа всегда исправляет ошибки людей. И мы благодарны ей. Мой друг «Айвазовский» каждый день встает на колени перед нею и ее Создателем. И моя любимая Верушка теперь будет тоже вставать на колени, и американец Майкл Сорез.

– Ты думаешь, они тоже предчувствуют катастрофу Земли?

– Да, Александр Тимофеевич, – на этот раз с болью и какой-то необъяснимой жалостью ответил Иван, и руки его потянулись опять за сигаретами. – Теперь только наивный, легкомысленный человек не чувствует катастрофу. Страдания облагораживают людей, посылают им мудрость, терпение. Но когда их переполненная чаша становится неподъемной, страдания оборачиваются такой ненавистью, такой агрессией, что никакой разум, никакая сила не могут остановить людей. Чаша наших страданий переполнилась. Мы должны покинуть Землю, потому что для нас наступил момент истины, Солнечной истины, мудрой, бескорыстной, без которой мы не сможем жить…Чаша наших страданий, по-видимому, настолько переполнилась, что нас трудно переубедить.

– Как раз я хотел поговорить с тобой об этом, – неожиданно оживился Молчанов. – У меня есть для тебя хорошее вакантное место.

– Не надо, Александр Тимофеевич, спасибо, не теребите душу. Пойдем лучше в дом, я вас угощу солеными груздями и сёмгой. Поймите, что я уже не здесь, а там, на другой планете. Там любая творческая мысль, связанная с душой человека, поощряется, поддерживается. А здесь не мысли нужны, не творцы, не таланты, а деньги да раболепство перед разбогатевшими господами. Я даже несколько стихов написал для местных изданий Одиссеи.

– Любопытно, очень любопытно.

– Подборку стихов я сделал под одним объединяющим названием.

– Каким?

– Бесы, – вдруг, словно топором, отрубил Иван и неожиданно мрачно посмотрел на Молчанова. – Держитесь подальше от них. Умоляю вас. Такие люди, как вы, застенчивого очарования и немалого практического интеллекта, нужны бесам. Вы и ахнуть не успеете, оказавшись в их железных сетях. Они теперь повсюду. Они ловят тех, у кого есть душа и совесть, и запутывают своей философией, не имеющей корней естественного земного разума, связанного с природой. Вы не представляете, сколько их сейчас на Земле! Они тщательно прячутся за оболочками руководящих, влиятельных господ, и каждый из них ползет к власти, как подраненный шатун к дармовой пище. Их теперь миллионы, но душ у них нет.

– Ты даже знаешь, примерно, сколько на Земле этих самых бесов?

– Не примерно, а точно. Но я хоть и отношусь к вам с большим уважением, Александр Тимофеевич, но, сколько их точно, все равно не скажу.

– Почему, Иван Петрович?

– Я не хочу портить вам настроение. Тем более, что мы обо всем договорились, и я в вашей ответственности и надежности нисколько не сомневаюсь.

– Тогда прочти хотя бы одно стихотворение под этим общим названием.

– Это я сделаю с удовольствием, потому что я знаю, как вы любите слушать мои стихи. Тем более, они при мне.

Иван достал из голенища левого сапога скомканную ученическую тетрадь и, открыв страницу, повернулся к лесу, из-за которого слабыми лучами пробивалось уходящее солнце.

– Слушай и ты, светило мое бессеребряное, – тихо прошептал он и начал читать громко, напористо, размахивая потухшей сигаретой:

Иван вдруг замолчал, но, бросив сигарету в сторону, опять продолжил: