Пайпер Керман - Оранжевый – хит сезона. Как я провела год в женской тюрьме

Я не подходила для программы «Щенки за решеткой» – моих пятнадцати месяцев для этого было слишком мало. Сначала я расстроилась, но по здравом размышлении пришла к выводу, что все не так уж плохо. Там работало множество страдающих навязчивыми неврозами женщин, болезнь которых расцветала пышным цветом, когда они начинали дрессировать собак. В результате дрессировщицы сближались со своими подопечными, а с соседками принимались враждовать. Розмари с головой ушла в дрессировку своей собаки по кличке Эмбер. Я не возражала, потому что она обычно разрешала мне поиграть с щенком, хотя многие другие дрессировщицы такого не допускали.

Старшей в щенячьей программе была миссис Джонс, единственная женщина в лагере, которую все звали «миссис». Миссис Джонс сидела уже давно, и это было очевидно. Суровая седовласая ирландка с огромной грудью, она получила пятнадцать лет за наркотики. Поговаривали, что на воле ее жестоко избивал муж, который затем и сам умер в тюрьме. И черт с ним. Миссис Джонс была немного ненормальной, но большинство заключенных относились к ней снисходительнее, чем к остальным: за пятнадцать лет любой станет ненормальным. Время от времени в тюремных стенах звучало по несколько куплетов песни «Мы с миссис Джонс». Кое-кто из женщин помоложе называл ее ВЗ, вором в законе, и ей это нравилось. «Да, я такая… ВЗ! Я чокнутая… мне палец в рот не клади!» – говорила она, постукивая по виску. Казалось, она совершенно не фильтровала свои слова и говорила все, что приходит ей в голову. Хотя общение с миссис Джонс требовало изрядной доли терпения, мне она нравилась, как нравилась и ее откровенность.

Мне нельзя было дрессировать собак, но должна ведь была найтись подходящая работа и для меня? В Данбери существовала четкая трудовая иерархия, и я стояла в самом низу социальной лестницы. Мне захотелось попробовать себя в образовательной программе, за которую отвечала штатная преподавательница, курировавшая учителей из числа заключенных.

Несколько образованных узниц, с которыми я часто обедала, посоветовали мне туда не соваться. Хотя штатная преподавательница всем нравилась, плохая учебная программа в сочетании с угрюмыми ученицами, сидящими в классе не по своей воле, делали эту работу весьма неприятной. «Ничего хорошего». «Просто жесть». «Я сбежала через месяц». Что-то подобное я уже слышала из уст своего друга Эда, который преподавал в государственной школе в Нью-Йорке. Тем не менее я попросила определить меня в эту программу, и мистер Буторский, отвечавший за назначения, сказал, что проблем с этим не возникнет. Как выяснилось, он ошибся.

Однажды утром моя приятельница из вновь прибывших, Маленькая Джанет, нашла меня и сказала:

– Нам дали работу!

Нас определили в электротехническую мастерскую службы строительства и эксплуатации. Я расстроилась. Как же преподавание? Мне ведь хотелось давать пищу жаждущим освобождения умам отверженных!

Программу обязательного образования на время закрыли. Два класса захватила опасная токсичная плесень, покрывшая учебники, стены и мебель, из-за чего многие заболели. Говорили, что учителя из числа заключенных тайком передали плесень надежному человеку на воле, чтобы отправить ее на анализ, и написали жалобу. Штатная преподавательница, к огромному неудовольствию руководства тюрьмы, встала на сторону заключенных. Ученицы обрадовались закрытию, ведь большинство из них вовсе не хотели учиться. Так что мне пришлось работать с напряжением.

На следующий день мы с Маленькой Джанет вслед за остальными работниками службы строительства и эксплуатации пошли к большому белому школьному автобусу, припаркованному за столовой. Я уже больше месяца не покидала лагерных стен, и поездка вскружила мне голову. Когда автобус остановился у задней части тюрьмы, нас высадили среди невысоких зданий. В них были расположены мастерские – отделы транспорта, канализации, безопасности, строительства, плотницких работ, обслуживания территории и электротехники.

Мы с Джанет вошли в электротехническую мастерскую и часто заморгали – там царил полумрак. На цементном полу стояли стулья, многие из которых были сломаны, стол с телевизором и черные доски, на которых кто-то вел большой, нарисованный от руки календарь, вычеркивая дни. Были также холодильник, микроволновка и чахлый цветок в горшке. Одна из ниш была закрыта решеткой и ярко освещена – инструментов в ней было достаточно, чтобы открыть небольшой хозяйственный магазин. Облепленная профсоюзными наклейками дверь вела в небольшую контору. Заключенные быстро разобрали все исправные стулья. Я присела на стол рядом с телевизором.