Виктория Платова - Bye-bye, baby!..

К тому же мой новый знакомец углубился в изучение потрохов Х-пятого. И к нему присоединились еще двое парней в таких же перепачканных комбинезонах. А ровно через две минуты, когда я уже начала откровенно скучать в захламленном и не слишком чистом интерьере мастерской, парень повернул голову в мою сторону.

Сейчас скажет, что я морочу им яйца!..

Но вместо этого он сказал:

– Вы можете подождать в конторе. Все лучше, чем здесь томиться.

– В конторе?

– Крайняя левая дверь. Подниметесь по лестнице на второй этаж – там есть автомат с кофе и телевизор. И можно посидеть.

– А…

– Когда мы закончим, я к вам подойду. Не волнуйтесь, с вашим красавцем все будет в порядке.

Я сунула в рот кончик концептуальной косицы и пробормотала невнятное:

– Хотелось бы верить…

Крайняя левая дверь ангара, казавшаяся мне заколоченной наглухо, распахнулась от первого же легкого толчка. И я очутилась в крошечном помещении, большую часть которого занимала ведущая наверх металлическая лестница. Не самое веселое место, учитывая тусклую, крашенную охрой лампочку под потолком и два чудовищных по качеству и изрядно пожелтевших киноплаката времен застоя. Один – к фильму «Цветы луговые» (к/с им. Довженко), другой – к фильму «Отель «У погибшего альпиниста» (к/с «Таллинфильм»); что производят сейчас вышеуказанные студии – один бог знает.

Будем надеяться, что второй этаж окажется поприветливее, без ностальгических совковых кино-впрыскиваний.

…Мои надежды оправдались – второй этаж и вправду оказался милым. Не евростандарт, что понятно, но хотя бы с освещением все в порядке. И стены не выглядят обшарпанными, и на диванчики с флоксовой обивкой вполне можно присесть, не думая о том, что тебе в задницу вопьется клоп. В углу совершенно впустую работал телевизор, настроенный на канал «Спорт». А слева от диванчиков стояла зубоврачебная плевательница, приспособленная к нуждам курильщиков.

Всё во имя человека, всё для блага человека, меланхолично констатировала я, разглядывая плевательницу.

А заодно и кофейный автомат, своими внушительными размерами напоминающий гроб Дракулы.

Кроме уже заявленного механиком кофе, в меню автомата числились: чай, чай с лимоном, капучино, эспрессо, эспрессо-американо и горячий шоколад. Как я подозревала, все эти напитки стекали в бумажные стаканчики из одной бадьи. Нажав на кнопку «горячий шоколад» и еще на одну (сахар), я бросила в автомат мелочь и получила на руки самое обыкновенное – разбавленное и к тому же несладкое какао: ложечку, пусть и одноразовую, хитрая машина зажала.

В Мадриде 1933 года таких машин и в помине не было.

И они так и не стали объектом приложения творческих сил Анри Матисса.

Я все еще ищу знаки того, что приехала сюда не случайно. Автомат, диванчики и импровизированная пепельница – не знак. И приоткрытая дверь в еще одно помещение – тоже. Комната за дверью, видимо, и есть «контора».

Непонятно, находится в комнате хоть кто-то или она пуста.

Наскоро взвесив все «за» и «против», я все же заглянула в контору. Больше – ради собственного успокоения: для меня в «Красных рыбках» не должно остаться ни одного неосвещенного уголка.

Комната была очень небольшой, с двумя узкими одностворчатыми окнами. Скромная обстановка, которая смогла уместиться в ней, состояла из большого конторского стола, столика поменьше, гостевого кресла из кожзаменителя и нескольких шкафов вдоль стены. На столе стоял компьютер, а за ним сидел человек.

Как было бы славно, если бы добряк Домино озаботился бы устройством моей судьбы по-настоящему!.. Тогда он послал бы мне самого настоящего мачо, пусть не слишком красивого, но при этом – доброго и внимательного. Голову мачо украшали бы не фуки-хуяки, а шапка сомбреро, и за спиной висел бы кенгурятник. Не тот, в который садят младенцев и в котором неплохо смотрелся бы канадский сфинкс окраса «арлекин» – на десять размеров больше. В нем могла бы уместиться я сама. И прижавшись к рельефной спине мачо, обвив его мощную шею руками и свесив ножки, стянутые ремнями кенгурятника, я – без забот и хлопот – поплыла бы по жизни.

Над жизнью.

Э-э… нет.

Так могла бы подумать зашуганная корректорша.

А девушке, только что угнавшей Х-пятый, – на хрена ей, спрашивается, мачо? Она сама себе мачо.

Вот и мужчина за компьютером.

Он почти старик. Лет пятидесяти пяти-шестидесяти, никак не меньше. Худое морщинистое лицо, уставшие глаза, седой бобрик коротко стриженных волос. Он незнаком мне. Почти незнаком. Разве что – слегка напоминает фотографию норвежского пенсионера Петера-Андреаса, любителя russian culture и композитора Бедржиха Сметаны. Только – без ретуши.