Виктория Платова - Bye-bye, baby!..

«May!» – придумай что-нибудь позабористее, лапуля, за чечевичную похлебку я не продаюсь. А лучше просто извиниться, корона с головы не упадет.

– Хорошо, – тут же заканючила я. – Прости меня, пожалуйста. Больше этого не повторится. Обещаю. И кстати… ты позволишь взглянуть на Матисса?..

Что я собиралась найти в ворохе слипшихся от времени страниц? Завещание, по которому мне причиталось поместье в Суссексе и тысяча акров земли в придачу? Грин-кард, выписанную на мое имя? Приглашение на вечеринку в стиле буги? Редкую почтовую марку (аукционная стоимость – мульон баксов)? Цидулку с печатями, провозглашающую меня наследной принцессой Свазиленда?.. Ничего из этого утлого перечня в Матиссе не обнаружилось. Кроме собственно репродукций, хотя я самым внимательным образом изучила альбом и даже потрясла его – в надежде, что хоть какая-то жизненно важная бумажонка возьмет да выпадет. Дудки!

– Наколол меня, прохвост? – пожурила я кота. – Наколол, а я повелась, как ребенок!..

«May!» – а ты что ожидала? Не будь алчной, лапуля, прими все как есть и помни – манна небесная на тебя не просыплется.

– Знаю, что не просыплется. Не с моим счастьем, дорогой.

…Наученная горьким опытом предыдущей ночи, я, как могла, старалась оттянуть момент отхода ко сну: зачем-то прибралась в ванной, вымыла прихожую, надраила до европейского блеска унитаз и все до единой кастрюли, перегладила залежи белья, ждавшие своего часа с прошлой осени. А когда срубилась – то мне приснился вовсе не кошмар, а самый прекрасный сон в жизни.

С легкой натяжкой его можно было назвать даже эротическим.

При том, что в нем не присутствовало ни одного мужчины. Только тачки. Исключительно.

Они были такими, какими я видела их в жизни, – или почти такими. Разница заключалась лишь в обоюдном влечении, которое мы испытывали друг к другу во сне. Мне хотелось обладать ими, а им – мной. Они проплывали мимо по гладкому, безупречно натянутому полотну автобана: капоты надраены до блеска, фары и стекла чисто вымыты, за рулем никого – но это не мешает им вести себя разумно. Притормаживать, поравнявшись со мной; приветственно гудеть клаксонами; приоткрывать дверцы в ожидании, что я запрыгну в салон.

Каждая из тачек представляет собой образец мужественной сдержанности или сдержанной мужественности – она не липнете непристойным предложением прокатиться с ветерком, не надоедает и не канючит, не впадает в беспричинную ярость, как это сделал бы мужчина, – она ждет моего решения. Терпеливо и смиренно.

Я – королева автобана, вот радость!

Какими будут наши отношения с любой из тачек, зависит только от меня. Флирт без обязательств, пересып с последующим венчанием в церкви Адвентистов Седьмого Дня, пасторальные объятия на лужайке, изматывающий роман в стиле «Девять с половиной недель» – мне хочется не этого. Совсем не этого.

Мне хочется влюбиться по-настоящему.

Как хотелось всегда, но именно теперь все и случится.

Я вижу этот BMW задолго до того, как он сбавляет ход. «Х5» – мужчина (машина) моей мечты! Внедорожник – но не грубый, не забыченный, не «подрочи его, крошка», совсем напротив:

интеллектуал, трепетная душа.

Он нафарширован всякими техническими и электронными примочками, как рождественский гусь, и совсем не кичится этим. Такая скромность – одно из проявлений величия. Дрожа от нетерпения, я вскакиваю в бэху на ходу и занимаю место за рулем. Сладостнее момента я еще не переживала. Неизвестно, кто и кем управляет – то ли я им, то ли он мной; скорее всего, наше проникновение друг в друга взаимно. Как и положено, если речь идет о настоящей любви.

А именно о ней и идет речь – иначе откуда бы возникнуть ощущению, что я знаю его тысячу лет? Это помогает мне свободно ориентироваться в приборной панели и в автоматической коробке передач, мимоходом считывать показания бортового компьютера; это помогает мне увеличивать скорость до почти запредельных двухсот, то сбрасывать ее до щадяще-романтических ста двадцати.

Я счастлива, счастлива, счастлива.

Два солнца– рассветное и закатное, две луны– полная и ущербная – сопутствуют нам, реальность сна это позволяет. В салоне пахнет сильно нагретой кожей – сидений и моей собственной; освежителем, который может посоперничать с любым (даже самым дорогим) одеколоном; металлом и еще чем-то невыразимо прекрасным.

Я не просто счастлива, я изнемогаю от счастья.

Хр-р. хр-ррр. хрум-хрум.хр-ррррр -

звук возникает внезапно, впивается в мозг сверлом от электродрели, он идет извне – со стороны двух солнц, а может быть, двух лун. Проснуться означало бы навсегда отказаться от нагретой кожи, отказаться от только что обретенного счастья. Я ожесточенно сопротивляюсь этому – сколько могу, – но проклятый хр-ррррррррррррррр явно сильнее.