На вокзале, оцепленном войсками, встречали Сталина Чудов, Кадацкий, Медведь и прибывший ранее Ягода, прятавший собственную ярость: вождь опять невредим! А Запорожец, исполнитель поручений, тем временем катил «лечиться» в Крым. Рапортовал Сталину Филипп Медведь, но Сталин не стал его слушать, а яростно со словами: «Нэ убэрэглы!» — ткнул его кулаком в лицо и молча пошел к машинам. Вместо Смольного, как предполагал Ягода и где машину вождя должны были забросать гранатами, Сталин, приказав оцепить Смольный войсками, сразу поехал в больницу. Так он еще раз избежал нового покушения. А спасла все та же слушающая разведка.
Постояв в отдельной палате возле уже соборованного, подготовленного к перевозке в Таврический для прощания с ленинградцами Кирова (казалось, он просто уснул), Сталин сморщился, торопливо вытер кулаком лицо и усы и, повернувшись резко к стоящему за спиной Власику, бросил:
— В Смольный!
Теперь уже все улицы по пути следования, а возле Смольного и в пределах винтовочного выстрела были оцеплены войсками. Террористы, тайно предупрежденные Ягодой, едва успели скрыться.
В вестибюле Смольного Ягода вытащил револьвер и пошел впереди процессии, вероятно, сожалея, что нет возможности выстрелить в вождя. Сам Ягода очень любил жизнь и рисковать ей ни за что бы не решился, хотя, конечно, и не знал о том, что еще в поезде личная охрана Сталина и ее командир Николай Сидорович Власик получили приказ особо следить за Генрихом Григорьевичем Ягодой и за Медведем и стрелять без предупреждения, если возникнет необходимость. Слева от Сталина и чуть заслоняя его, готовый прикрыть, шагал Власик, справа — помощник начальника охраны Хрусталев, державший наготове наган, чтобы выстрелить в Медведя. Сам Сталин, слегка прищу-рясь, держал руку в кармане шинели, и теплая рукоять браунинга удобно вкладывалась в ладонь. Слава Богу, правая рука была абсолютно здоровой и сильной, а стрельбой Сталин увлекался всегда. В Кремле был хороший «ворошиловский тир», где вожди упражнялись в стрельбе (преуспевали Жданов, Каганович, Власик, но отнюдь не Ворошилов!). Сталин всегда тренировался один (Власик не в счет), а в кунцевском парке для стрельбы была особая, отдельная площадка. Сталин был неплохим стрелком, куда Ворошилову, хотя с именем этого наркома было связано похвальное и обязательное увлечение стрельбой в Осоавиахиме, были и значки, похожие на ордена, — «Ворошиловский стрелок». Об еженедельных, если не ежедневных, тренировках вождя в стрельбе хранилось абсолютное молчание.
— К стене! Смирно! Руки по швам! — кричал Ягода всем встречным в коридорах. — К стене!
Но если бы грозный Генрих (почему это палачей часто зовут Генрихами? Ведь и Гиммлер, чем-то, кстати, похожий на Ягоду, был Генрихом). Так вот, если бы Ягода знал, что ждет его в недалеком будущем, он бы мог использовать подвернувшийся момент, чтобы попытаться устранить Хозяина. А хозяин, глядя на шинель Ягоды, нащупывая взглядом самое убойное место, почему-то повторял: «Погоды… Я — года… Погоды… Я-го-да!»
Вызванный в кабинет Кирова, а точнее, приволоченный под руки большеголовый и длиннорукий дегенерат Николаев, похоже, даже не узнал, кто перед ним. Дико вращая глазами, он только перепуганно таращился и бормотал: «Что я наделал… Что я наделал!» (Николаеву Медведем и Запорожцем строго-настрого было приказано изображать убийцу-одиночку или даже сумасшедшего.)
Были наготове и доктора, которые могли подтвердить его «невменяемость».
— Зачэм ти, цволоч, убыл Кырова?! — Сталин не мог сдержать гнев и сапогом пнул повалившегося на колени убийцу.
— Отвечай товарищу Сталину! — заорал Ежов. — Отвечай!!
— Я… Я… Я… Они… Они… Они… — бормотал дегенерат, давясь слезами и слюной. — Я… Я… Я… Они… Они..
— КТО ОНЫ? — рявкнул Сталин.
Николаев попытался показать на Медведя, но державшие его конвоиры дернули его так, что голова Николаева болтанулась, как у тряпичной куклы.
— Я убил… Я убил… — вновь забормотал он явно заученное и приказанное и, возможно, отрепетированное в подвалах на Литейном.
Внезапно Сталин прекратил допрос и только внимательно разглядывал убийцу. Мелькнула мысль, что вот такой же, наученный и обученный, запуганный «крайними мерами», может без рассуждений убить и его, вождя… Да… Ягода явно прятал концы, а этому дураку было приказано разыгрывать убийцу-одиночку.
— Убрат! Нэ бит! Хараще накормыт. Держать строго, но… — Сталин погрозил своим известным жестом.
Читать дальше