Кристоф Симон - Франц, или Почему антилопы бегают стадами

Некоторое время я таращился в пустоту, потом в окно зимнего сада. Бордовая «хонда» отца сворачивала на Сорочью улицу. Матери пора уже вырваться от фрау Вегенаст, если она хочет успеть поставить картофель в духовку. (Мы всегда питаемся едой из духовки.)

– Что там написано об этом в письме от школьной комиссии? – спросил Йоханн.

Я развернул то, что осталось от письма. Прочитал: «…за исключением случаев, когда податель апелляции заявляет о дискриминации по признаку цвета кожи, пола, происхождения либо по причине физического или психического нарушения».

– Есть идеи? – спросил Йоханн.

Я закрыл глаза.

– Сейчас выхожу из дома и с разбегу сталкиваюсь с Доро Апфель. Перелом ноги, Доро накладывает мне шину и гипс – фокус-покус, и я опять в «кубике».

Примерно так потом все и получилось: аэроэкстрим, перелом, «кубик». Разве что сломал я не ногу, а другую часть тела. В этом отношении я разборчивостью не отличался.

Венесуэла Люти закончила учебу и виртуозно выполнила выпускную работу – подрыв моста на перевале Гримзель. Фирма была настолько впечатлена, что вдобавок к диплому, напечатанному на пергаменте, вручила ей подарочный сертификат на полет на воздушном шаре. Венесуэла воспользовалась подарком в одно прекрасное теплое воскресенье в середине лета, через десять дней после моего исключения из гимназии, пригласив себе в спутники Юлиана и меня – двух своих соседей, не вполне, надо признать, лишенных страха высоты.

Кстати, о том, почему Венесуэлу зовут Венесуэлой. Именем она обязана секретарю христианского центра по вопросам усыновления в Маракайбо в Южной Америке. Заполняя формуляр об отказе от родительских прав вместо родной неграмотной матери Венесуэлы, он перепутал колонки «Страна рождения» и «Имя, данное при крещении» – во вторую вписал страну, а в первую – Венесуэлино настоящее имя. Получив формуляр (вместе с кучей других бумаг) на подпись, Катрин и Бруно Люти-Браванд слегка офигели и тут же отослали весь пакет обратно, чтобы исправить ошибку. Как бы то ни было, идея называть свою приемную дочь по ее родной стране (что без ошибки секретаря никогда не пришло бы им в голову) по-видимому пришлась им по вкусу Венесуэла и звучит красиво, и запоминается легче, чем ее настоящее имя (Аурелиана Геринельда Элера Амор). Возможно также, что Бруно Люти-Браванду, ставившему штемпели о ремонте на военном складе, нравилось представлять себе, как рекруты будут принимать его за секретного агента, когда он, беря у них испорченные бинокли, мимоходом скажет что-нибудь вроде: «Венесуэла снова доставляет нам заботы». Потом малышка появилась в Лерхенфельде, и, прежде чем успела что-то понять, все звали ее исключительно Венесуэлой и пытались разговаривать с ней по-испански.

Предложение Венесуэлы полетать на воздушном шаре привело Юлиана в восторг, он кивал головой и все повторял: «О, круто! О, круто, блин! Самолет!» Я тоже не стал кочевряжиться, в конце концов, монгольфьеры – это не общественный транспорт.

Мы приехали в Мюнчемир, забрались в корзину, пожали руку пилоту и поднялись в воздушное пространство. Шар парил над бернскими садами между Муртенским и Бильским озерами, мы смеялись, щелкали фото для гостиной Люти-Браванда, потирали замерзшие пальцы и сообща радовались удачному подарку на окончание учебы. Я даже почти не блевал. Пока Венесуэла беседовала с пилотом о вентилях, аварийных тросиках и мешках с балластом, а Юлиан рассказывал ветру хромые шутки, над шаром, хлопая крыльями, появилась стая журавлей.

Журавли были серые, красиво блестели на солнце и высоко в небе казались фанерными фигурками, которые подвешивают над кроватями детей странные родители. Стая летела прямо как по струнке, трескучий шум крыльев наполнял воздух, и меня вдруг охватило какое-то радостное возбуждение, казалось, будто я слышу добродушный голос Бога, предлагающего всем жизненным трудностям и тяготам убраться подобру-поздорову куда подальше.

Я ошибся. Бог редко бывает добродушным. Гораздо больше ему нравится быть хмурым и жестоким. Сидит себе где-нибудь в сумрачном мотеле у заброшенной космической трассы и ковыряет засохшее пятно от варенья на одежде. Никто меня не любит, думает он. Никому я не нужен. Время от времени он бесцельно и безрадостно пускает копья во Вселенную, надеясь, что какое-нибудь случайное попадание восстановит его славу и чесание бороды снова войдет в моду.