Полина Ребенина - Лихолетье

Данила и его мать заметались, запаниковали, он бросился поступать на вечернее отделение, и там неудача! Но, к счастью, с теми же баллами Даня был зачислен на заочное отделение МАИ. В свою «деревню» Буй он возвращаться не захотел, решил остаться в Москве, и стал подыскивать работу, которая бы давала лимитную прописку и была обеспечена общежитием.

Ну, а Зоя сдала профилирующий экзамен по химии на «отлично» и сразу же была зачислена на первый курс 1-го МОЛМИ или «сеченовки», как студенты между собой называли этот институт. В её экзаменационном билете было три теоретических вопроса и задача. Преподаватель, взглянув в её билет, сказал задумчиво: «Ну что ж попробуй! Ни один из абитуриентов до тебя эту задачу решить не смог!». Зойка сразу увидела возможное решение этой головоломки, но, вспомнив слова экзаменатора, отбросила этот вариант, как слишком простой. Не могло быть того, чтобы другие умники и умницы, отличники и медалисты его не видели, наверняка они шли по тому же пути. Загвоздка должна была лежать в чём-то другом. Зоя стала напряжённо думать и в конце концов нашла совершенно особенное и необычное решение. Увидев написанный ей ответ, члены экзаменационной комиссии переглянулись и одобрительно заулыбались, все знали, что задача эта была очень сложной, на уровне первого-второго курсов химического факультета университета. Они не стали углубляться дальше в теоретические вопросы, а уверенно вывели пятерку в экзаменационной книжке девушки и поздравили её с поступлением. Им сразу же стал ясен высокий уровень знаний и подготовки этой абитуриентки. Подавая экзаменационную книжку, седовласый председатель экзаменационной комиссии внимательно посмотрел на миловидную, но бледную, измученную Зойку и нравоучительно изрек:

– Душа моя, у тебя большое будущее, но тебе надо гулять и спортом заниматься! Отдохнуть тебе незамедлительно надо!

Он, как в воду глядел. Зоя к экзаменам готовилась исступлённо, не жалея себя, практически не вставала из-за письменного стола и занималась по семнадцать-восемнадцать часов в сутки. Она крайне утомлялась, но продолжала работать. Последствия оказались катастрофическими, за два-три дня до решающего экзамена стала вдруг Зойка замечать, что ей стало трудно говорить, почувствовала, что губы и язык её не слушаются. Подошла к зеркалу и увидела, что с одной стороны слегка опустилось веко, уголки глаза и губ. Но думать об этом было недосуг и она продолжала упорно заниматься. Утром в решающий день мать Зойки, Валентина Павловна, напутствуя дочь перед экзаменом, вдруг пристально и испуганно вгляделась в её лицо и в страхе сжала руку дочери:

– Что мы с тобой сделали, девочка, – только и сказала она.

Ведь это она, железной рукой всё время подталкивала Зойку к упорным занятиям и изо дня в день твердила:

– Поверь мне, своей матери, если кто другой не поступит в институт, то может это и не страшно, выправится, но если не поступишь ты, то твоя будущая жизнь будет загублена навсегда. Слушайся меня, Зоя, я знаю твой характер и тебе добра желаю! – Валентине Павловне очень хотелось, чтобы дочь пошла по её стопам и стала врачом.

И послушная Зойка, которая чрезвычайно любила свою мать и ей бесконечно доверяла, неистово занималась. После вступительного экзамена вынуждена была Валентина Павловна отвести Зойку к невропатологу и оказалось, что у девушки на почве крайнего нервного перенапряжения развилось нарушение мозгового кровообращения и возник микроинсульт. Зойка в институт поступила, но стоило ли это той огромной цены, которую она заплатила? Но по-другому жить Зоя не умела, она всегда ставила перед собой высокие цели и потом упрямо, преданно, не щадя себя, к ним шла.

Зоя скрывала своё недомогание, пересиливала его, и училась в медицинском институте, как всегда, лучше всех, не было ни одного экзамена, который бы она сдала на четверку. Зачётная книжка студентки Зои Боголюбской была «однообразной», пестрела одними пятерками. Но повседневное общение с людьми стало даваться ей нелегко. Речь была затруднена, казалось какая-то непонятная сила сжимала её губы. Страшно представить, как могло случиться, что она, всегда такая здоровая и цветущая, общительная и весёлая, стала чувствовать себя ущербной, разговаривать ей было теперь тяжело, она отчаянно стыдилась своего недостатка речи. То, что она некогда делала не задумываясь – без умолку болтала, кричала, визжала, пела, теперь давалось с трудом и выходило совсем не так, как бы ей хотелось.