Мэри Симсес - Непреодолимое черничное искушение

Он зажал рукой телефон и шепнул:

– Езжай без меня. «Эштон Фармасьютиклс» – опять какая-то путаница.

– Ты уверен? – тоже шепотом спросила я, очень расстроившись.

Он кивнул.

– Сделай побольше фотографий. Ребята из «Таймс» тоже наверняка захотят на них посмотреть.

Ребята из «Таймс». О господи, они же приедут сегодня вечером и будут мучить меня и Хайдена интервью и фотосессиями завтра утром!

Я взяла камеру и пошла вниз, стараясь думать о чем-нибудь другом. Посидела пару минут в машине, глядя на приборную доску, а потом стала рыться в своих дисках, ища что-нибудь, что могло бы меня успокоить. Наконец я выбрала песню Эллы Фитцджеральд «Жаворонок», и песня неслась из открытых окон моей машины, пока я ехала к дому Портеров. Бабушка любила Эллу – и я тоже любила Эллу. Ее голос и прекрасная музыка в исполнении оркестра Нельсона Риддла всегда очень благотворно влияли на мою нервную систему.

Примерно полчаса я провела у Портеров, сначала разговаривая со Сьюзан и ее мужем, а потом фотографируя картину. Она была точно такая, какой я ее запомнила: яркая и почти сказочная, с любовно выписанными девушкой и юношей, дубами и сарайчиком. Когда я уходила от Портеров, настроение у меня было куда лучше.

На обратном пути в гостиницу я ехала мимо Кенлин Фарм. И увидев проем в стене и грязную дорогу, ведущую внутрь, не удержалась и свернула туда. Солнце светило мне в глаза, пока колеса моей машины ехали по проложенной грузовиком Роя колее. Припарковавшись у стены, я пошла по следам, оставленным двумя днями ранее, и забралась на склон, где мы сидели. На его вершине я приставила к глазам видоискатель камеры и медленно повела ее в сторону, как учила меня бабушка. Снимать можно было бесконечно – с каждой точки обзора картинка получалась изумительная и неповторимая: заросли дикого красного винограда, упавшие валуны, из которых выстраиваются удивительные геометрические фигуры, зеленый лишайник, покрывающий камни, балтиморская иволга, похожая на чуть подсохший апельсин, а внизу, у самых моих ног – кузнечик, зацепившийся за стебелек фиолетовой астры. Я могла бы провести здесь целый день – и все равно увидела бы лишь малую часть здешней красоты, только то, что лежит на поверхности. И то далеко не все.

Солнце ласковым теплом окутывало мне плечи, когда я наклонялась, чтобы снять бутоны желтого болотника, перистые лепестки василька и невесомые, кружевные крылышки двух ос, кружащих над крохотными белыми цветочками багульника. Когда я закончила фотографировать бабочку-монарха, отдыхающую на молочае, я вдруг обнаружила, что с момента моего приезда прошло уже больше часа.

Я пошла вниз по склону, наслаждаясь пением птиц, ароматами некошеной травы и полевых цветов, запахом влажной земли у меня под ногами. Справа я увидела группу деревьев и тот одинокий дуб, на ствол которого два дня назад облокачивался Рой.

Тут можно было бы сделать отличную фотографию, подумала я: одинокое дерево, эти скрюченные корни и ветки, которые переплелись, словно купол зонтика, и другие деревья поодаль… как будто дети, которые играют за спиной у родителя.

Я подходила ближе, уткнувшись в объектив и поворачивая голову налево-направо, пытаясь уловить наиболее выигрышный ракурс и то приближая, то удаляя изображение в поисках идеальной картинки.

«Нужно рассмотреть любую вещь с разных сторон – только так ты по-настоящему узнаешь ее», – так говорила бабушка. Я поворачивалась вокруг своей оси, делая снимки отдельно стоящего дерева и рощи с разных позиций. И тут увидела нечто, что заставило меня замереть.

В объектив я сейчас наблюдала одинокий дуб слева, а справа за ним рощицу. Вдалеке же я заметила то, чего не видела раньше – просто не могла видеть два дня назад. В зарослях полевых цветов, наполовину похороненный под ними, скрывался старый каменный фундамент какой-то постройки. И все вместе – дуб, рощица, этот фундамент – все это выстраивалось в одну линию, точно так же, как на картине, хранящейся на чердаке Сьюзан Портер. Я вдруг поняла, что не хватает только сарая справа, впереди от меня, как раз там, где находились остатки постройки. Это и был сарай! Когда-то там стоял сарай!

А еще на этой картине не хватало бабушки и Чета.

Мурашки со спины переползли мне уже на руки, когда я осторожно подошла еще ближе. Булыжники, вывалившиеся тут и там из стены, валялись на земле, поросшие лишайником – и эти яркие, солнечно-желтые и изумрудно-зеленые пятна лишайника на камне выглядели так, словно какой-то художник в приступе творческого вдохновения расплескал на них золотую и зеленую краски…