Александр Махнёв - Люди и судьбы

Учитель! Звучит прекрасно.

Рос он и в звании. К 1948 году, тридцати лет ещё не было, стал он старшим лейтенантом.

Тем временем в милиции шла серьёзная реорганизация. В 1946-м преобразуется уголовный розыск, в 1947-м появляется Управление по борьбе с хищениями социалистической собственности и спекуляцией. С 1948 года появляются следственные отделы. И вот давнее соперничество органов МВД и МГБ вылилось в то, что МГБ вновь поглотило милицию, подчинив её себе, как это уже было в 1930 году. Немедля пошла и чистка рядов милиции. Многие тогда вылетели за ворота отделов и управлений. Глеб также попал под эту раздачу. Вспомнили ему и плен, и партизанство, и не законченную в пограншколе учебу, всё вспомнили.

Это был 1949 год.

Что делать? Надо уходить. Хорошо, что из партии не вышвырнули.

Однако куда податься?

Он учитель, вот где его всегда ждут. Глеб Николаевич едет в Юньки, сельский совет здесь небольшой, чуть более сорока поселений. От района тоже рукой подать, и жильё предложили: он ведь теперь семейный. В 1948-м женился, жена, грудничок-мальчишка на руках, о них заботиться теперь следует.

В Юньках проработал он недолго, вновь вызывают, теперь уже в районный комитет партии. Предложили теперь директором поработать, но не школы, а всего совхоза, некого ставить, надо поднимать район. «Человека найдём, отпустим. А пока – надо!»

Что же, дело новое, но раз требует партия, придётся подчиниться. Энергии у молодого учителя хоть отбавляй, знания есть, люди ему верят. Кто не знаком со следаком, хоть и бывшим? Все его знают. Придётся идти трудиться. Одно он попросил у секретаря райкома: «Как только замену найдёте, отпустите в школу учительствовать». Обещание дали, не задумываясь.

Этот небольшой срок руководства совхозом вылился в пять беспокойных и очень трудных лет. Пять лет. Каждый день заботы, хорошо бы, чтобы это были типовые заботы, но каждый день был не похож на другой. Всё надо было решать самому. А ведь за развитие хозяйства спрашивали, и строго спрашивали. И на райкоме чистили, и из центра разные начальники приезжали ругать да критиковать. Всё было на его шкуре, и не только на шкуре, вся его жизнь зарубками на сердце оборачивалась. Только в 1954 году вспомнили, что нет у Глеба Николаевича надлежащего образования, и освободили от должности.

Покидал он Юньки с двояким чувством. Во-первых, за прошедшие пять лет ему удалось многое сделать, и труды эти можно было пощупать, да и посмотреть. База для техники, клуб, рабочая столовка, жильё чуть ли не удвоилось, ну и так далее. Жаль уходить. С другой стороны, он уходит к любимому делу, в школу, уходит опять преподавать, и это здорово.

А может, вновь ненадолго? Может, опять партия призовёт? Скажет «надо»!

Что же, раз надо, значит, надо! А пока он идёт в школу, пока идёт просто учителем.

Понимал ли он тогда, в свои тридцать четыре года, что школа – это уже для него навсегда, учитель – это его крест, его горесть и печаль, его радость и удача, жизнь его, жизнь на долгие годы, целых сорок отпущенных ему Богом лет? Наверное, понимал и осознавал, гордился этим, наверное, и страшился этого. Но так было надо.

Глеб Николаевич был человеком своего времени. Ничего в его жизни особо значимого и не было, ничего вроде и героического он не совершал. Он просто жил нормальной, достойной уважения жизнью, он честно и добросовестно служил людям.

Человек не вечен, к сожалению. Вот и ему, Учителю, было отпущено Господом семьдесят пять лет. Сделать за эти годы он успел многое, при жизни он и не успел заметить этого, но люди видели, ценили и замечали всё. Они знали, любили и уважали его. Когда хоронили Учителя, проститься вышел весь город. И это было главным признанием силы и авторитета его жизни, а может, и святости её.

Покоится Учитель на скромном городском кладбище, могилка его выделяется особо. Нет, выделяется не богатством чёрного мрамора или изяществом оградки, нет. Просто ухожена могила всегда. Здесь круглый год живые цветы, тропинка к последнему его пристанищу хорошо протоптана: значит, заходят к нему люди, чтут этого замечательного человека. Вот и мы его вспомнили. Вспомнили его улыбку, его тяжеловатую походку, всегда по-военному прямую спину, всё вспомнили и доброе слово о нём сказали.

«На нас, Ивановых, вся страна держится». Эту фразу я впервые услышал почти полста лет назад. Среди абитуриентов, поступавших вместе со мной в военное училище, было три молодых человека с фамилией Иванов: Саня, Володька и Валерка. Так вот, на шутливую реплику кого-то из абитуры [10]: «Не слишком ли вас, Ивановых, много на сотню курсантов?» – именно Валера Иванов ответил: «На нас, Ивановых, вся страна держится». Через пару лет к нам на курс был назначен курсовым офицером ещё один Иванов, народ всё шутил: «На усиление к ним, к Ивановым», – это был капитан Иванов Станислав Васильевич.