Павел Кренев - Под Большой Медведицей

– Ты, Фаня, случаем того, не шизанулся? – он вертанул у виска большим пальцем. – Не поплохело тебе?

– Витя, ты извини, я тут занялся… Давай в другой раз.

Ну наконец-то заговорил, залепетал… Теперь пойдет… Шамбаров с готовностью поднял бутылку, плеснул себе, поднял, глянул на друга радостно:

– Ну, давай, Фанька, давай, поднимай свое… А то ты будто не в себе, жутко смотреть.

– Не, я правда не буду, Витя, прости уж… Дело тут… Ты давай один, а? – в глазах Феофана мольба.

Так, наверное, смотрят мухи, когда на них нападает паук. Шамбарову стало не по себе.

– Что я, алкаш распоследний, по-твоему, один буду глотать, да? – обиделся он.

Он помолчал, недоумевая, что же делать дальше. Раньше такого не бывало…

– Что, правда не будешь? – спросил неуверенно.

– Не буду, – уверенно ответил Павловский и махнул рукой.

– Во дает! – вздохнул Шамбаров, встал и начал одеваться. Вечер не получился. – Эхма!

– Чего хоть читаешь-то? – спросил перед уходом. Феофан закрыл книгу. На обложке было написано:

«Жизнь утиных».

– Тебе-то эт зачем? – искренне удивился Виктор. Павловский оживился, глаза заблестели.

– Так у меня-то кто? Лебедь! А он и есть из утиных. Семейство такое… Насчитывает около 180 видов. И лебеди там, и гуси, и селезни, много всяких… Интересно, спасу нет!

– Да знаю я этих селезней, стрелял навалом, – Виктор шваркнул в воздухе кепкой, – подумаешь…

– Да нет, ты послушай, одних лебедей десять видов: шипун, беляк, кликун, черношеий, малый… Мне же надо знать, как своего-то обихаживать.

– Не-е, ты точно тронулся, к бабке не ходи! Ну ладно, сиди тут со своими селезнями, покеда.

Шамбаров хлопнул дверью, ушел, обиделся.

Феофан остался читать.

Снова тихонько айкнула на веранде входная дверь, запоскрипывали по половицам чьи-то негромкие шаги. В сенях шаги стихли. Кто-то пришел, но заходить в избу медлил. Феофану такое поведение людей никогда не нравилось. Он любил, когда все открыто и честно: пришли, значит, заходи, не скребись под дверью.

– Заходите, дверь открыта, – поторопил он неизвестного гостя.

Дверь тут же распахнулась. На пороге стояла Зинаида, его супруга, ушедшая от него этой весной.

– Не понукай, не запряг покудова, – сказала она одну из своих излюбленных фраз и зашла. Остановилась, не зная, видно, что делать, что говорить дальше.

У Феофана отлегло от сердца: пришла наконец-то! Зинаиду давно он ждал. Пришла! Значит, теперь все пойдет по-старому.

«Слава те осподи», – сказал Феофан про себя.

– Проходи, Зина, проходи да раздевайся. В ногах правды нет, – проговорил он миролюбиво, но в то же время сдержанно, чтобы не демонстрировать до поры до времени свою радость. Это уже будет суета, а Зинаида суеты не любит.

– Че, все пьянствуешь, галюзина? – сказала жена вторую из любимых фраз и села на деревянный диван: не на табуретку же садиться хозяйке, обладающей всеми законными полномочиями.

– Не, Зина, что ты, это дело я бросил – некогда…

– Некогда ему, – хмыкнула супруга, – дуру из меня он делает, видали? А что это, водица святая у тебя на столе-то?

Феофан внутренне поежился: вот приперся Витька некстати. Действительно, водка на столе… Как тут отвертишься.

– Ей-богу, в рот не взял, – сказал он чистосердечно, и Зинаида как будто поверила. Разве соврешь ей, коли насквозь видит?.. Бесполезно, проверено тыщи раз.

– Ладно, посмотрим-поглядим, чего из тебя дальше попрет. Время у нас имеется, посмотрим… – Она встала, поправила куртку, пошла уверенной и валкой походкой по избе. Когда проходила мимо, Феофан почувствовал запах духов. Зинаида душилась редко, только в самых торжественных случаях. Значит, готовилась перед тем, как идти к нему. Хорош-шо-о!

– Ну-ко, порасскажи, дорогой супружничек, как ты без меня жил да поживал, с какими зазнобами кувыркался? – пропела Зинаида с той интонацией, с какой обычно начинала крупную ссору.

Феофан не счел нужным на это отвечать, промолчал. Иначе пришлось бы доказывать, что не верблюд.

Жена тем временем внимательно проинспектировала комнату, не нашла, вероятно, следов присутствия соперниц, присела к столу, оглядела Феофана прямым и твердым взглядом.

С ее мужем, этим чудаком и довольно безвольным, на ее взгляд, человеком, что-то происходило. Вот сейчас, к примеру: сидит трезвый, держит в руках какую-то книгу, взгляд не отводит. Зинаиду это даже обеспокоило.

– Овец-то всех небось заморил? – спросила она так, будто разговаривала с последним разгильдяем. Хотя знала, конечно, – с овцами все в порядке.