Герман Шелков - Злые люди и как они расплачиваются за свое зло

Услышав, что я приближаюсь, Павел В. разволновался и стал спрашивать: «Кто здесь? Кто здесь?»

Я сказал: «Привет, Павел. Это я – Андрей Ду-ов, мы с тобой вместе работали в прошлом году в бригаде Ефима. Вот, проезжал мимо и зашел проведать…»

Павел В. вытянул ко мне, на мой голос, дрожащую руку и воскликнул: «Андрюша! Видишь, какое несчастье со мной произошло! Какое горе! Как мне не повезло! Что теперь делать?»

Ох, как нелегко было на это смотреть!

Я не знал, что говорить. Чем можно утешить внезапно ослепшего человека? Если вы хорошо знаете, как помочь словом в человеческой беде, делитесь этим с другими. Это очень полезное дело. Но тогда, стоя у старой деревенской ограды рядом с несчастным слепым, я бормотал что-то малосвязанное. А Павел В. жаловался на судьбу и лил слезы. Мне было не по себе. Хотелось убежать. Вероятно, я не был готов к этой встрече.

У меня были при себе пятьдесят рублей, все мои деньги, и я сунул их в карман пиджака Павла В. и сказал: «Возьми пятьдесят рублей, Паша. Пригодятся! А мне пора идти, автобус ждет. Извини! Извини!»

Автобус отправлялся только через два часа. Но я побежал по дороге, как будто опаздывал. Так на меня подействовала эта встреча, которую я никогда не забуду.

Позже мне рассказывали, что какие-то люди помогли Павлу В. устроиться в Дом инвалидов. Больше я о нем не слышал. Долго ли он прожил в этом учреждении, живет ли до сих пор и жив ли вообще, мне неизвестно.

Со времени тех событий прошло уже несколько десятков лет. Но с тех самых пор, когда я вижу злого человека, я всегда думаю: «Как он не боится быть злым? Ведь его подстерегает несчастье! Беда уже ходит за ним по пятам и однажды настигнет!» Ведь за злость придется расплатиться. От этого никуда не денешься».

Аркадий Том-ко, 1955 года рождения: «Я родился через десять лет после войны, хотя мои родители познакомились в сорок восьмом году. Я мог появиться на свет и раньше, но папа и мама не заводили детей, потому что жили в тесном бараке, а еще из-за папиных ранений, полученных на фронте. У него были прострелены ноги, и он хромал. Также у него была повреждена спина. Он долго лечился, восстанавливался и говорил маме, что пока он сам нуждается в уходе, заводить потомство не следует.

В пятьдесят четвертом году папе выделили комнату в коммунальной квартире, и к этому времени он чувствовал себя намного лучше, чем в первые послевоенные годы. Тогда-то папа стал мечтать о сыне и дочери. И мама сначала подарила ему меня, а в пятьдесят восьмом году сестру. Но вышло так, что в шестьдесят четвертом году в нашей семье появился еще один ребенок, дочь папиной сестры. Ее муж трагически погиб, а теперь вот от болезни скоропостижно скончалась и она, моя родная тетя. И родители забрали племянницу в наш дом и стали воспитывать ее вместе с нами. Она была моложе моей сестры всего на три месяца. Девочки учились в одном классе и дружили. Жилищная комиссия предприятия, где работал папа, вручила ему ордер на трехкомнатную квартиру – малогабаритную, но все-таки отдельную и на втором этаже, чтобы человеку, раненному на фронте, не приходилось долго подниматься по лестнице. И мы дружной семьей поселились в отдельной квартире.

Государство сделало для моего отца все, что могло. Ежегодно, а то и два раза в год ему предоставляли путевку в лечебный санаторий. Папа очень в этом нуждался, поскольку сильно страдал, особенно после шестьдесят шестого года, когда он перенес тяжелый грипп. Эта болезнь подорвала весь его организм, она вдруг сделала его инвалидом. Его стали донимать фронтовые раны. Ломило кости. Каждый день болела спина. Папа ходил скрюченный, как старичок, стучал палкой. После гриппа он мог ходить только с тростью. Никакие отвары и мази ему не помогали. Папе становилось лучше только после санатория, впрочем, ненадолго. Все время он проводил дома, закутавшись в шаль и обернув ноги шарфом из верблюжьей шерсти. На работу он уже не ходил, получая «инвалидные» деньги, то есть пенсию по инвалидности. Я рассказываю это к тому, чтобы было ясно, как мы жили.

Мы жили очень бедно. Трое детей в семье фронтовика-инвалида – это серьезное испытание, связанное с постоянной нуждой. По сути, мы жили на мамину зарплату. Нам больше неоткуда было взять деньги. Хлеб, посыпанный солью, и пустой чай мы считали полноценной едой. Одежду носили шитую-перешитую, а обувь выбрасывали, лишь когда она утрачивала свое назначение. Однако мы, дети, никогда не винили в этом маму и папу. Мы все понимали и терпели. Мы росли стойкими, бережливыми и не умели капризничать. Мы научились выносить трудности, и наши мечты были связаны не с личным счастьем, а с нашим общим благополучием. Я мечтал поскорее вырасти и пойти работать, чтобы приносить домой деньги. Мои сестры мечтали о том же. Мы хотели накормить маму и папу самой вкусной и дорогой едой. Фантазировали о том, что, когда станем самостоятельно зарабатывать, в нашем доме будет всё-всё-всё, и чего только мамочка и папочка пожелают – это тут же и появится. Вот что было в наших детских фантазиях. Ведь мы видели, как папе трудно и плохо, потому что он израненный вернулся с войны.