Джозеф О'Коннор - Ковбои и индейцы

Новый год встретили вполне нормально — даже лучше, чем Эдди ожидал.

Дин Боб и Марион спелись так, что лучше не бывает. Боб твердил, что Марион — полный улет и может свести с ума кого угодно. Каждый раз, когда она открывала рот, он громко хохотал, обнимал ее за плечи и принимался трясти, как щенок, играющий с куклой.

— Ну ты даешь! — громыхал он. — Классно завернула! Господи Иисусе, ну полный отпад!

Марион тоже смеялась над Бобом. Он рассказал ей, почему сменил имя, а она ответила, что он круглый дурак и у него никогда не было настоящих проблем.

— Ага, — кивнул он, — ты права, Марион, ты совершенно права, подружка.

Но Эдди чувствовал себя неловко, поскольку на вечеринку пришла и Дженнифер. Регбист получил отставку, сообщила она. Сегодня с ней был какой-то чистоплюй, подвизавшийся в издательском деле и явно прижимистый. Познакомившись с Марион, Дженнифер заявила:

— Я слышала, ты имела несчастье всерьез связаться с Эдди.

Интересно, подумал Эдди, кто ей натрепал. Когда она отвернулась, Эдди заметил, что Марион с Бобом хихикают над ее походкой.

Рут и Джимми тоже пришли на вечеринку, но, по счастью, ненадолго. Эдди исхитрился продержать их в холле, рассуждая о том, что им не мешало бы как-нибудь в новом году заглянуть на обед. Он очень не хотел, чтобы они встретились с Марион. Знал, что это будет катастрофа. Да что там — чернобыльская авария! Выйдя из туалета, Рут сообщила, что видела в танцзале жутко занудливую девицу, которая всем действовала на нервы.

— Ну, ты же знаешь, как бывает на таких вечеринках, — пожал плечами Эдди, — всегда найдется одна такая, верно?

Когда Дженнифер собралась уходить, Эдди проводил ее до дверей.

— По-моему, она очень милая, Эдди, — сказала Дженнифер, — жаль, что ты ничего не сказал мне. — Она вытащила из сумочки зеркальце и принялась поправлять прическу.

— Я думал, ты будешь ревновать, — сказал Эдди.

Дженнифер рассмеялась, достала помаду, подкрасила губы и весело спросила:

— Ревновать? К ней?..

Она поцеловала Эдди в щеку и сказала, что на следующее Рождество они непременно увидятся. Эдди пообещал, что, может, выберется в Никарагуа, навестит ее.

— Да, — вздохнула она, — конечно, Эдди, приезжай.

Эдди заверил, что обязательно приедет, ему уже давно хочется своими глазами увидеть, что там творится.

— Hasta luego! [39] До свидания (исп.). — крикнул он на прощание; Дженнифер помахала ему ключами от материной машины и зашагала прочь по дорожке, ошарашенный издатель побежал следом.

Когда Эдди вернулся, Марион танцевала под «Накачай эту штуковину» Элвиса Костелло, с какой-то длинноволосой девушкой в длинном джемпере, Дином Бобом, Фредой и еще одной девицей, которую Эдди не узнал. Они прыгали и скакали, взявшись за руки, а Боб, как всегда на взводе, изображал соло на невидимой гитаре, притопывал ногами и яростно мотал головой в такт ударным.

Эдди стоял в дверях кухни, глядя на танцующих и прихлебывая из банки «Ред страйп». Музыка гремела так, что пол под ногами дрожал. Оказываясь возле него, Марион каждый раз как бы его не замечала или громко смеялась, так что в конце концов Эдди решил, что она это нарочно. Знала, что ему это чертовски неприятно.

В полночь она по очереди обнялась с каждым из присутствующих. Кроме Эдди.

Еще через несколько часов Боб подсыпал им в текилу «ангельской пыли» [40] Опасный наркотик. — в его представлении, это была отличная новогодняя шутка. Марион понравилось, она тяжело дышала, размахивая руками как ветряная мельница, но Эдди раздражало даже не это. Она словно бы чувствовала себя здесь вполне уютно и была так счастлива, как никогда с ним. Когда Эдди критически отозвался о Бобе, Марион сказала:

— Слушай, кончай вешать на меня собак и читать мораль! — Они просто веселятся, и нечего сидеть с унылой физиономией.

По дороге домой в такси обоим стало плохо. Марион сказала, что хочет быть счастливой с Эдди и в новом году, и всегда, и таксист коротко буркнул: «Аминь». Когда они проскользнули к ней в комнату и рухнули на постель, Марион продолжала повторять это даже во сне, вперемежку со всякими россказнями о своей семье, которых Эдди никогда раньше не слышал и не слишком-то хотел слышать сейчас.

Наутро за кухонным столом она кусала ногти и курила. Дым плавал вокруг, и Эдди казалось, что его вот-вот вывернет наизнанку. Он вообще чувствовал себя отвратительно. У него расстроился желудок, и при каждой попытке пошевелиться болела задница. Он закрыл глаза, веки горели, и лучше не стало. Когда он открыл глаза, совсем поплохело. Сколько он ни пил воды, во рту было сухо, как в пустыне.