Джозеф О'Коннор - Ковбои и индейцы

— Да, — согласился Эдди, — только игра.

— И все же, — сказал отец, — ты прав, мы выиграли.

— Я пойду, па.

— Давай, не трать деньги попусту.

— Спокойной ночи, па.

— Тридцать восемь пенсов за минуту. Черт знает что!

— Да, вконец оборзели, па. Послушай, мне пора.

— Ладно, сынок, слушай, я хотел тебе сказать…

Телефон щелкнул и отключился, прежде чем Эдди успел открыть рот. Он еще немного постоял в маленькой темной телефонной будке, размышляя об отце и о том, не стоит ли перезвонить ему — просто чтобы нормально пожелать доброй ночи. Но он понимал, что это будет выглядеть глупо. Позвонить бы кому-нибудь еще, но кому? Открыв телефонную книгу, он отыскал собственную фамилию. Вираго оказалось не так уж и мало — семнадцать, если точно. В Дублине они были единственными. Это здорово упрощало жизнь. Ему достаточно было назвать свою фамилию и сказать, чтоб искали в телефонной книге, а там других Вираго не было. Все просто. В Лондоне, похоже, будет посложнее.

На первой странице газеты он кое-что заметил. Статья о записях нью-йоркской группы «Деф джем». Эдди вслух рассмеялся и оторвал кусочек страницы с буквами «Ди-И-Эф».

С трудом повернувшись в тесной будке, он смахнул с внутренней стороны двери небольшую листовку. «Объединенная мусульманская партия, — гласила она. — Запретите „Сатанинские стихи “ [7] Роман английского писателя (индийца по происхождению) Салмана Рушди (род. 1947), вызвавший резкие нападки исламских фундаменталистов. !»

Выйдя в холл, он глянул за стойку. Мистер Патель сидел в углу диванчика, смотрел какую-то дурацкую комедию и хихикал. Телевизор работал слишком громко, и всякий раз, как по ходу действия на экране раздавался хохот, окошко в глубине гулко дребезжало. Стену украшал плакат — фотография какой-то индийской кинозвезды с красной точкой посреди лба. На полу стоял телефон с подключенным автоответчиком, сбоку мигала крохотная красная лампочка. На телевизоре красовался рулон туалетной бумаги, мятый и покореженный, словно его уронили в унитаз, а потом вытащили и решили просушить.

Заметив Эдди, мистер Патель кивнул и с улыбкой поинтересовался, все ли в порядке. В льдисто-голубом освещении он выглядел настоящим красавцем. Эдди ответил, что все замечательно, и мистер Патель снова улыбнулся. Когда он улыбался, щеки у него округлялись. Маленькими глотками он прихлебывал кофе, забавно топорща усики.

— Вы нас побили! — Он погрозил Эдди пальцем.

Эдди спросил, что он имеет в виду.

— В регби, — ответил мистер Патель. Оглушительный смех из динамиков заполонил комнату. — Ирландия — Англия, четыре — ноль.

Мистер Патель вздохнул, подняв вверх четыре пальца. Эдди сказал, что уже знает результат, но ведь это не последняя игра.

— Да, — согласился мистер Патель, — надо относиться к этому философски.

Эдди попросил разбудить его пораньше и вышел на улицу выкурить косячок. Прошелся по Президент-стрит из конца в конец — сначала по одной стороне, потом по другой. Дымок марихуаны щекотал ноздри. Воздух полнился запахом гамбургеров и пабов. Эдди чувствовал себя усталым и взвинченным, вдобавок его обуревали мрачные предчувствия. Неожиданно он поймал себя на мысли: что-то сейчас делает Дженнифер и вспоминает ли его хоть иногда? Сидя на ступеньках «Брайтсайда», он закрыл глаза и попробовал представить себе ее лицо. Ничего не вышло. Он бросил окурок и подумал о Дине Бобе. По улице плыли звуки хип-хопа, четверо чернокожих на углу смеялись чему-то, прихлебывая из бутылок. В приступе тоски и отчаяния Эдди смотрел на звезды и самодовольную луну над Кингз-Кроссом, туманную, вишнево-красную.

Марион рассмеялась, когда Эдди прикрепил к стене комнаты бумажные буквы «Ди-И-Эф».

Откинув одеяло, он увидел, что она уже успела раздеться.

На следующее утро мистер Патель был невесел.

Он перетаскивал в сумрачную, пропитанную жирными запахами столовую огромные стопки белых тарелок и пирамиды чашек, менял салфетки и опорожнял пепельницы — его суетливая деятельность напоминала сцену из водевиля. В черном костюме с узким черным галстуком он выглядел ухоженным, прилизанным и изящным, как сыщик из комикса. Но хотя он очень старался быть вежливым и отвечал на приветствия учтивыми кивками, было очевидно, что он чем-то озабочен и расстроен. Сжав губы, он метался по залу, яростно рассекал воздух полотенцем, поправлял картины на стенах (хотя большинство из них в этом не нуждалось), что-то бормотал себе под нос. В зале было прохладно, но он казался разгоряченным, поминутно приглаживал свои черные волосы, то застегивал, то снова расстегивал ворот рубашки. В таком состоянии и застали его Эдди и Марион, добравшись до своего столика.