Карлос Фуэнтес - Избранное

«- Артемио, я увижу тебя снова?

- Не смей так говорить. Помни, мы никогда не расстанемся».

И она больше не спрашивала. Ей было стыдно, что она спросила об этом, осмелилась подумать, что его любовь может иметь конец или измеряться временем, как измеряется все остальное. К чему вспоминать, где и как познакомилась она с этим парнем двадцати четырех лет? К чему беспокоиться еще о чем-то, кроме их любви и встреч в редкие дни передышки, когда войска, заняв то или иное селение, останавливались там, чтобы отдохнуть, закрепиться на отвоеванной у диктатора территории, запастись продовольствием и подготовиться к новому наступлению. Так решили они оба, не обмолвясь о том ни словом. Никогда не думали они о военной опасности и о времени разлуки. Если бы один из них вдруг не явился на свидание, каждый следовал бы дальше своим путем: он на юг, к столице; она назад, на север, к берегам Синалоа, где встретила его и полюбила.

«- Рехина... Рехина...

- Помнишь тот утес, который вдавался в море, как каменный корабль? Он и сейчас стоит там.

- Там я тебя нашел. Ты часто туда ходила?

- Каждый вечер. Среди скал там лагуна, и в прозрачную воду можно глядеться, как в зеркало. Я смотрела на себя и вот однажды рядом с моим лицом увидела твое. По ночам в лагуне отражались звезды. А днем - яркое солнце.

- Я не знал, куда деваться в тот вечер. Мы ворвались как черти, и вдруг все стихло - трусы сдались. С непривычки мы подыхали от безделья. В голову лезло всякое... вот я тебя и отыскал. Ты сидела на том утесе. А с ног капала вода.

- Мне тоже хотелось тебя найти. И ты вдруг очутился рядом, совсем рядом со мной, и выглянул из морской воды. Ты догадался, что мне тоже этого хотелось?»

Заря еще не занялась, но серая вуаль уже слетела с двух тел, сплетенных в объятии. Он проснулся первым и не стал тревожить сладкий сон Рехины. Сон - словно тончайшая извечная паутина, двойник смерти. Ноги поджаты, руки на груди мужчины, влажные губы полуоткрыты. Им нравилась любовь на рассвете, они переживали ее как праздник, возвещающий новый день. Тусклый свет едва обрисовывал профиль Рехины. Скоро проснется и зашумит деревня. А сейчас лишь дыхание смуглой девушки, спящей со сладкой безмятежностью, говорило, что жив почивающий мир. Только одно имеет право - разбудить ее, только счастье жизни имеет право заменить счастье сна, в который погружено тело, свернувшееся на простыне,- гладкий, матовый полумесяц. Но имеет ли? И юношеское воображение унесло его дальше: ему почудилось, будто спящая уже отдыхает от любви, той, что разбудит ее через несколько секунд. Когда же счастье острее? Он нежно дотронулся до груди Рехины. Предвкушение близости, сама близость, сладкая усталость потом и снова бурное желание, вскипающее от любви, от нового свершения любви: счастье. Он поцеловал ухо Рехины и совсем рядом увидел ее первую улыбку; придвинул голову, чтобы не упустить первого движения радости. Почувствовал на себе ее руку. Желание вспыхнуло вновь...

Они снова вернулись туда, где только начинается мир, сверкают лишь проблески разума, где два голоса про себя впервые дают имена вещам, про себя, когда он думает обо всем, только не об этом; витает где-то, ведет чему-то счет, старается ни о чем не думать - лишь бы это длилось дольше; старается наполнить голову морями и дюнами, плодами и бурями, домами и животными, рыбами и посевами - только бы это длилось; вскидывает лицо, закрыв глаза, и на судорожно вытянутой шее вздуваются вены; тогда и Рехина забывает обо всем на свете и, побежденная, прерывисто дышит, сдвинув брови и улыбаясь: да, да, ей хорошо, да, да... о, как хорошо. До тех пор, пока вдруг не ощутят, что все свершилось одновременно и ни один из них уже не может созерцать другого, потому что оба стали единым целым и говорят те же слова.

«- Я счастлив.

- Я счастлива.

- Я люблю тебя, Рехина.

- Люблю тебя, любимый.

- Тебе хорошо со мной?

- Всегда... О, как хорошо с тобой...»

Тем временем на пыльной улице прогрохотала бочка водовоза, у реки закрякали дикие утки, а заливистый рожок возвестил о возврате к неизбежному: зазвенели шпоры, зацокали копыта, из дверей домов запахло подгоревшим маслом.

Он протянул руку и пошарил в карманах рубашки, ища сигареты. Она подошла к окну, распахнула створки. И так стояла, вдыхая утренний воздух, раскинув руки, поднявшись на цыпочки. Глазам влюбленных открылся бурый полукруг гор, придвинутых к ним солнцем... Из деревни тянуло запахом горячего хлеба, а откуда-то издалека - ароматом мирта, смешанным с гнилыми испарениями из ущелий. Он видел только нагое тело с раскинутыми в стороны руками, которые теперь впускали день, несли его к кровати.