Карлос Фуэнтес - Избранное

Она положила трубку, посмотрела на него, секунду помедлила. Потом подошла к вышитой софе; провела рукой по спинке и снова посмотрела на него.

- Будь добр, зажги свет. Там, около тебя. Спасибо.

- Она ничего не знает.

Лаура отошла от софы и снова посмотрела на него.

- Нет, так слишком ярко. Я еще не нашла правильного освещения. Одно дело освещать большой дом, а другое...

Она вдруг почувствовала усталость, села на софу, взяла с соседнего столика маленькую книжку в кожаном переплете и стала ее перелистывать. Откинув в сторону копну медовых волос, закрывших половину лица, приблизила страницу к свету лампы и начала тихо читать вслух, высоко подняв брови и скорбно шевеля губами. Прочитала, закрыла книгу и сказала: - Кальдерон де ла Барка,- повторила на память, глядя на него: - Или уже никогда не наступит день счастья? Боже, скажи, для чего сотворил ты цветы, если нельзя насладиться их сладостным запахом, их ароматом...

Она вытянулась на софе, закрыв руками глаза, машинально повторяя упавшим, безразличным голосом: - Если нельзя их услышать?.. Если нельзя их увидеть?..- и почувствовала на своей шее его руку, трогавшую жемчужины, живые и теплые.

- Я тебя не принуждал...

- Нет, ты тут ни при чем. Все началось гораздо раньше.

- Почему же так вышло?

- Может быть, потому, что я слишком высокого мнения о себе... Но думаю, я имею право на иное отношение... на то, чтобы быть не вещью, а человеком...

- А со мной?..

- Не знаю. Мне тридцать пять лет. Трудно начинать заново, разве только с настоящим другом... Мы в тот вечер говорили об этом. Помнишь?

- В Нью-Йорке.

- Да. Мы говорили о том, что должны узнать друг друга... что опаснее закрыть двери, чем открыть их... Разве ты еще не узнал меня?

- Ты никогда ничего не говоришь. Никогда ни о чем не просишь.

- А должна была бы? Почему?

- Не знаю...

- Не знаешь. И будешь знать, только если я тебе растолкую...

- Возможно.

- Я люблю тебя. Ты сказал, что любишь меня. Нет, ты не хочешь понять... Дай сигарету.

Он достал из кармана пиджака портсигар. Вынул спичку, зажег. Лаура взяла в рот сигарету, сняла двумя пальцами приставший к губе кусочек бумаги, скатала его в крошечный комочек, тихонько отбросила и выжидающе помолчала. Он смотрел на нее.

- Теперь я, наверное, возобновлю свои занятия. Еще в юности я хотела стать художницей. Потом все забросила.

- Мы никуда не пойдем?

Она сняла туфли, положила голову на подушку. К потолку поплыли колечки дыма.

- Нет, не пойдем.

- Хочешь еще виски?

- Да, налей.

Он взял со стола пустой бокал, посмотрел на красное пятно губной помады, послушал, как ударяется со звоном кубик льда о хрустальные стенки бокала, подошел к низкому столику, снова налил виски, взял еще один кубик льда серебряными щипцами.

- Пожалуйста, без воды.

Она как-то спросила его, неужели ему не интересно, куда, на кого или на что смотрит эта стоящая на качелях девушка в белом платье - и в тени,-украшенном голубыми лентами. Она сказала, что всегда что-то остается за рамкой, потому что мир, изображенный на картине, продолжается дальше, простирается вокруг и полон других красок, других людей, других стремлений, благодаря которым картина создавалась и существует. Они вышли на сентябрьское солнце. Бродили, смеясь, под арками улицы Риволи, и она сказала, что ему надо побывать на Вогезской площади - это, пожалуй, самое красивое место. Они остановили такси. Он развернул на коленях план метро, а она, держа его под руку, чувствуя на своей щеке его дыхание, водила пальцем по красной линии, по зеленой. И говорила, что ее приводят в восторг эти названия, она не устает их повторять: Ришар-Ленуар, Ледрю-Роллен, Фий-дю-Кальвер... Он передал ей бокал и снова принялся вращать астрономический глобус, читать названия созвездий: Лев, Столовая Гора, Стрелец, Часы, Аргонавты, Рыбы, Весы, Змея. Он крутил шар, скользя пальцем по поверхности, касаясь холодных далеких звезд.

- Что ты делаешь?

- Смотрю на мир.

- А...

Он встал на колени и поцеловал ее распущенные волосы: она кивнула головой, улыбнулась.

- Твоя жена хочет эту софу.

- Я слышал.

- Как ты посоветуешь? Быть великодушной?

- Как хочешь.

- Или эгоистичной? Забыть о ее просьбе? Я предпочитаю быть эгоистичной. Великодушие иногда похоже на грязное оскорбление, к тому же бессмысленное, не правда ли?

- Я тебя не понимаю.

- Поставь еще пластинку.

- Какую теперь хочешь?

- Ту же самую. Поставь ту же самую, пожалуйста.

Он посмотрел номера на обеих сторонах пластинок. Поставил их по порядку, нажал кнопку, и первая пластинка, глухо стукнувшись, упала на замшевую поверхность диска. Он почувствовал смешанный запах воска, разогретого механизма и полированного дерева и снова стал слушать - взлет клавесина, мягкое скольжение к радости, отрешение от клавесина, отрешение от неба, чтобы вместе со скрипками коснуться твердой земли, опоры, спины гиганта.