Джанет Уинтерсон - Разрыв во времени

– Да, точно так же. С тобой все хорошо?

Пердита тяжело опустилась на стул.

– Рассказывай дальше, – сказала она, потому что боялась, что если сейчас он остановится, то уже не найдет в себе смелости продолжать, а она не найдет в себе смелости его слушать.

– «Окно жизни» просуществовало в больнице несколько лет. Потом некое высокоморальное большинство, кем бы они ни были, добились того, чтобы «окно жизни» убрали. Но сейчас это не важно. Папа сразу сообразил, что все это взаимосвязано: ребенок – это была ты, – тот человек, ограбление… Он поступил, как считал правильным. Я думал, он сошел с ума. Но он не сошел с ума. А через пару недель стали всплывать подробности той истории. Этот Ксено… его нашли… он был в Париже. Вчера я его не узнал – я видел его только на фотографии, и это было сто лет назад. Она где-то здесь, в папке. У него было какое-то длинное иностранное имя. Поликсен, Поликсений… греческое, или бразильское, или, может быть, аргентинское. Темные волосы и борода… Хочешь, найдем фотографию?

Пердита покачала головой.

– Не сейчас.

– Вот тогда нам и надо было бы явиться в полицию и вернуть тебя. Вместе с деньгами. При тебе были деньги. В этом самом портфеле.

Кло открыл портфель.

– Давай, загляни внутрь.

Внутри лежало десять банкнот по сто долларов.

– Видишь? Думаю, папа специально оставил их здесь, чтобы ты посмотрела. Портфель был буквально набит деньгами. Такие толстые пачки, как в фильмах. И драгоценности. Как в сказке.

– Почему вы не пошли в полицию? Из-за денег?

– Нет! Из-за тебя! Папа тебя обожал. Так любил, как никто никого никогда. Он рассуждал так: если тебя кто-то бросил, почему мы должны тебя возвращать? Он думал, тебя отправят в сиротский приют. Он верил, что тебя ему послал Бог. И кто скажет, что это не так?

Пердита собрала деньги, словно это были адресованные ей письма.

– Я очень боялся, что у нас могут быть неприятности. Мы тебе выправили свидетельство о рождении, все по закону: мы нашли женщину, которой нужны были деньги, и она согласилась, чтобы ее записали твоей матерью. А Паст записался отцом. Она ничего не знала. И знать не хотела. Ее волновали лишь деньги. Мы изменили твою дату рождения. И получили все документы, паспорт, соцобеспечение, все дела.

– Сколько мне лет на самом деле?

– Ты на три месяца старше, чем записано в свидетельстве о рождении.

Пердита молчала. Кло подошел, присел рядом и обнял ее за плечи.

– Ты все равно моя младшая сестренка.

– Правда?

– Как ни прискорбно, но да… Ты всегда будешь моей сестрой. Слушай. Ты знаешь, я не особенно умный. – Он слегка подтолкнул ее локтем. – Ладно, давай уж признайся честно. Сегодня день откровений. Умом я не блещу… даже и не искрю.

Пердита рассмеялась сквозь слезы. Кло прижал ее к себе, крепко-крепко. От него пахло мылом и одеколоном.

– Но я вижу, что происходит вокруг. Несчастные семьи повсюду. Папа бросает семью, мама сидит на таблетках или заводит любовника. Дети ненавидят родителей и уходят из дома, как только у них появляется возможность себя прокормить. Мы семья, потому что мы так хотим. Если бы папу нашли, его бы сразу арестовали. Вот как он хотел, чтобы ты была с нами.

Пердита вытерла мокрое лицо о футболку Кло.

– Отвезешь меня в автомастерскую?

– К Автолику? Зачем?

– Мне надо поговорить с Зелем.

Кло явно не нравилась эта мысль, но он беспрекословно взял куртку и ключи. Уже в машине, с включенным радио, когда они оба сидели, глядя прямо перед собой, потому что есть вещи, о которых проще говорить, когда вы оба смотрите прямо перед собой, Кло сказал:

– Вы с папой… я сказал чистую правду. Это была любовь с первого взгляда. У тебя с ним. Знаешь, ты его починила.

– Починила?

– После маминой смерти в нем что-то сломалось. Его сердце разбилось. А ты его починила.

Кло взял ее за руку. Они ехали молча, каждый – в себе, в своем собственном прошлом, пока городские огни не заставили их сбросить скорость на въезде в вечер, который был здесь и сейчас.

Автолик полировал кузов машины. Он шагнул навстречу Кло и пожал ему руку, положив другую руку на плечо Пердиты. Он ничего не сказал. Слова не нужны.

Зель выехал на доске на колесиках из-под черного «форда» модели Т.

Он поднялся, развел руками и произнес, глядя в пол:

– Мне очень жаль.

Пердита сказала:

– Мне надо поговорить с Ксено.

Дом стоял в глубине двора. В доме было темно.

В лунном свете мерцали глицинии, разросшиеся до балюстрады второго этажа. Несколько окон первого этажа утонули под лиловыми соцветиями. Краска на входной двери размягчилась и выцвела в жарком и влажном климате. Высокие ступени крыльца явно не подметали уже очень давно.