Array Шэнь Жун - Царь-дерево

Сейчас этот порыв подлинного мужества захватил и Лю Циньцинь. Когда церемония принесения клятвы была закончена, Инь Сюйшэн дал ел особое поручение:

— Товарищ Циньцинь, наступил ключевой момент — партия устраивает нам испытание. Это кресло-реликвия — источник нашей силы, от него зависит наша политическая судьба. Твоя задача — обеспечить сохранность кресла и сделать так, чтобы оно было на виду у каждого, кто входит в штрек или выходит из него. Оно должно максимально сыграть свою политическую роль!

После этого Инь Сюйшэн поспешил на командный пункт роты доложить обо всем комиссару Циню. Лю Циньцинь торжественно стала рядом с креслом, провожая взглядом уходящих в штрек бойцов. Провел свое отделение сурово насупившийся Усач. Пэн Шукуй подозвал к себе своих бойцов и приказал:

— Каждому взять по стойке на случай чрезвычайных обстоятельств!

Бойцы ударного отделения с крепежными стойками на плече один за другим проходили мимо стоящей у кресла Лю Циньцинь, поднимались по каменным ступеням и скрывались в штреке. Циньцинь вдруг охватило чувство одиночества. Она посмотрела на кресло — ему вроде ничто не угрожало. Тогда она пристроилась за шедшим последним Чэнь Юем и поднялась по ступеням наверх.

— Выполняй приказ политрука, — остановил ее стоявший у входа в штрек Пэн Шукуй. — Встань на свое место!

Циньцинь очень не хотелось возвращаться, ей хотелось в такой момент быть вместе с бойцами. Она посмотрела просительно на Чэнь Юя. Тот, сделав вид, что не понимает ее взгляда, озорно подмигнул ей и сказал:

— Слушай, что тебе говорит командир, и иди на место. Безопасность кресла важнее всего.

Циньцинь стояла, не двигаясь с места. Чэнь Юй подошел ко входу в штрек, обернулся и улыбнулся. Она поняла, о чем думал Чэнь Юй. Говоря о «безопасности кресла», он имел в виду ее безопасность. Озорным взглядом и улыбкой он как бы говорил: не бойся, мы вернемся. Для нее это было равносильно тому, как если бы он сказал труднопроизносимые слова: «Я люблю тебя!» Любящие сердца не нуждаются в клятвенных заверениях. Мама может быть спокойна: Чэнь Юй действительно такой человек, на которого можно положиться. Чуткое девичье сердце подсказывало ей, что он любит ее большой любовью, хотя эта любовь пока еще по-братски покровительственная, сдержанная. Это потому, что она, Циньцинь, еще юна, хрупка, еще нуждается в опоре, в человека, который, как отец или старший брат, защищал бы ее от жизненных бурь и невзгод. Но постепенно Циньцинь станет более зрелой, станет сильнее. И в один прекрасный день они с Чэнь Юем возьмутся за руки и вместе пойдут по дороге жизни. И любовь их станет более зрелой.

Во всех штреках заработали отбойные молотки. Стук их заставил сжаться сердце Циньцинь. Он звучал в ее душе словно набат прощания с Чэнь Юем. Ей стало казаться, что последним нежным взглядом он прощался с ней навеки.

В беспокойстве расхаживала она перед входом в штрек. Вдруг со стороны комнаты отдыха донесся грохот. Вспомнив о кресле, она стремглав помчалась туда. Стойка, подпиравшая одну из сторон свода комнаты, была смыта, кресло завалило глиной и камнями. Ни секунды не колеблясь, она бросилась к креслу, схватила его за подлокотники и, напрягая все силы, попыталась освободить его из завала. Кресло не подавалось. Тогда она ухватила его за спинку и стала тянуть что было мочи. Падавшие сверху мелкие камни стучали по ее каске, били по плечам, по рукам. Она была страшно напугана, но не смела бросить кресло. Она помнила слова политрука о «политической судьбе»! Из-за малюсенькой статьи папы вся ее семья вынуждена была нести на плечах тяжелый, как гора, крест; комбат из-за одного слова недовольства был смещен с должности и подвергнут суровой проработке; крошечная фарфоровая шишечка на крышке кружки-реликвии едва не повергла в большую беду все ударное отделение. Как же не бороться за свою «политическую судьбу» ей, дочери правого уклониста! Инстинкт подсказывал ей, что утрата кресла страшнее, чем обвал. В волнении она истошно крикнула и дернула изо всех сил. Кресло наконец подалось. Не успела она протащить его и двух-трех шагов, как огромный камень с комком налипшей на него глины упал на нее. Она повалилась окровавленная. В этот же момент со стороны штрека ударного отделения донесся оглушительный грохот.

— Обвал! — крикнул Усач, первым выскочивший из своего штрека. Выбежавшие вслед бойцы с тревожными возгласами бросились к участку ударного отделения. Они стали окликать находившихся в штреке, но ответа не было. Там стояли полный мрак и тишина. Все ударное отделение было блокировано обвалом!