Анна Козлова - F20

Меня вытолкнуло наружу. Обессилевшая, я лежала и смотрела на светлеющее небо. В руке у меня остался лоскуток ткани от детской рубашки с вышитым медвежонком.

Мне было трудно оценить, как долго я нахожусь на кладбище, спала ли я или бодрствовала. Сколько времени, я тоже не знала, потому что моя сумка, в которой был мобильник, куда-то потерялась. Я понимала, что это психоз, я понимала, что не могла говорить с мертвым ребенком, я понимала, что ткань, которую я сжимаю в руке, просто где-то валялась, и я зачем-то подняла ее. Другое дело, что это понимание принадлежало какой-то очень слабой и еще больше с каждой секундой слабеющей части меня. Рядом послышались шаги. Я подняла голову — рядом с могилой, на дорожке стоял Сергей. Он смотрел на меня.

— Я хочу тебе помочь, — сказал он и протянул мне руки.

Я схватилась за них, и Сергей поднял меня с земли. Мы стояли, держась за руки, и смотрели друг на друга.

— Спасибо тебе, — произнес Сергей.

Потом он поцеловал меня и ушел. Я кое-как отряхнула землю и пошла по дорожке кладбища. Дорожка поворачивала, и я заметила в траве свою сумку. Это было уже что-то.

Кладбище я покинула через какую-то новую дырку и очутилась на шоссе. Довольно быстро поймала машину и попросила отвезти меня домой. Адрес я помнила, и это показалось мне очень обнадеживающим. С водителем тоже повезло. Он не задавал вопросов, никак не комментировал мой внешний вид, и его спина, на которую я посматривала с заднего сиденья, как бы говорила мне, что он видел и не такое, но вникать в эту херню сил у него уже нет.

— Не против, если я радио включу? — вдруг спросил он.

— Нет, — сказала я.

По радио сначала шла песня про любовь, потом какие-то люди стали обсуждать политическую ситуацию в стране. Женщина, чей голос был как-то подозрительно похож на голос Судьи, говорила:

— Видите ли, тоталитарные режимы всегда очень настороженно относились к сумасшедшим. Собственно, они положили начало тому, что мы называем карательной психиатрией.

— Позвольте, — возразил мужчина, и я поняла, что его голос мне тоже знаком, — но тоталитарные режимы, в сущности, и есть апофеоз безумия.

— Несомненно, — согласилась Судья, — идейная платформа, на которой они наспех строятся, вполне ненормальна, поэтому всегда на первое место выдвигается понятие некой новой нормы.

— Новой нормы? — переспросил мужчина.

— Да, — сказала Судья, — и проблема в том, что эту норму встраивают во все сферы жизни, даже в такие, где нормы быть не может в принципе. Например, в сексуальные фантазии.

— Почему же в сексуальных фантазиях нет нормы? — вступила в дискуссию еще одна женщина, я с ужасом узнала Голос добра и человечности. — Если человек мечтает о насилии над собой или другим, об убийстве — это ненормально.

— Вы знаете человека, который страстно фантазирует о том, чтобы после официального заключения брака совершить со своей второй половиной половой акт в миссионерской позиции, как предписывается традиционным обществом? — спросил мужчина.

— Я — нет, — ответила Судья.

— Намекаете, что все вокруг — извращенцы? — спросила женщина.

— Я просто иллюстрирую, что человек не может контролировать то, что его возбуждает, и не может оценивать это состояние с моральной точки зрения, — пояснила Судья, — или вы хотите подискутировать на тему: плох или хорош, например, анальный секс?

Мужчина расхохотался.

— Конечно, анальный секс плох, он ведь противоестественен! — выкрикнула женщина.

— Ну, разумеется, — снисходительно хихикнула Судья, — еще можно начать раскладывать его по степеням противоестественности. Если мужчина занимается анальным сексом с женщиной, это просто причуда и эксперимент, а если с мужчиной — преступление против нравственности. Понимаете, в этом вся суть. Общество тратит огромный ресурс, чтобы разобраться, кто кого трахает в жопу.

— Простите… — я тронула водителя за плечо, — а… что это за радио?..

— «Эхо», — коротко ответил он.

Из-за нашей двери раздавалось бойкое тявканье. Когда мама открыла, ко мне бросился рыжий щенок сеттера. Мама была в трусах и в грязной Толиковой майке с пятнами гидроперита от краски для волос. Я обратила внимание, что ее ноги не в лучшем состоянии: на них снова вспухли веревки вен, норовившие закрутиться в черные узлы.

— Вы собаку завели? — спросила я.

— Чтобы Толя гулял, — тихо сказала мама, — он совсем не выходил на улицу.

— И как, помогло? — мне захотелось добить ее. — Он вышел?