Александр Григоренко - Потерял слепой дуду

В тот день он шел по затуманенной улице, чувствовал, как холодеет на щеке ее влажный поцелуй, и когда от мороза высохло все лицо, он помнил эту блаженную печать.

Он смотрел только вперед – от порога до самого конца пути – и потому не мог увидеть их в тот день.

Стояли они у ларька втроем, жевали шаурму, когда он вышел из автобуса и остался ждать другой. Стоял, топтался в легких своих ботиночках, несколько раз повернулся лицом в их сторону, но не увидел…

Тот, кто узнал его первым, торопливо затолкал в рот оставшийся кусок, схватил стоящего рядом за рукав куртки и потянул в укрытие, туда, где никто не увидит, о чем они говорят.

Третьим был человек из банка. Он и сказал, что надо идти за ним. Он сказал, что будет следить все время пути, а им следует закутать рожи шарфами и тоже следить, не боясь заработать косоглазие. Они вошли в заднюю дверь. Человек из банка неотрывно смотрел на возвышающийся над головами в середине салона коричневый купол его шапки. Когда на последнем километре маршрута остались в автобусе только они – четверо, – смотрел так же, не отрываясь и не прячась, тогда как эти двое оттаивали носами замерзшие стекла, время от времени до боли выворачивая глаза.

То, что ехал он в места почти безлюдные, и то, что на конечной водитель, несмотря на почти пустой салон, открыл не одну дверь, а все три, то, что был он, как лунатик, идущий по своему пути с закрытыми глазами, – все это каждый из них счел про себя знаком хорошего дня. Вышли, юркнули за остановку – и опять же удачно: он стоял на месте, достав из кармана бумажку, долго рассматривал ее, потом, впервые за все это время, внимательно глядел вокруг себя и наверняка заметил бы их…

Они пошли за ним, когда он уменьшился до маленького пятна на дороге, ведущей через поле к далекому квадрату, отмеченному едва заметным дымом. Они уже знали его грузный, покачивающийся ход и потому пошли за ним уверенно, чуть быстрее его, с удовольствием разминая замерзшие ноги.

Шли молча. Только раз человек из банка ткнул Мишу локтем:

– Если у него паспорта не будет, я тебя обижу.

– Будет, – ответил Миша.

С рассветом, вернувшись из полей на свою трассу, змей не увидел человека на обочине и подумал: «Вот и всё, Александр Александрович, вот и всё…»

Может быть, и вправду здесь настало время ему умирать. Но по замыслу судьбы еще не все люди – близкие и те, кто совсем не знал его, – проставили свои знаки в его жизни.

Когда змей ушел работать в далекое поле, Шурик очнулся, и судьба послала ему человека на красном ВАЗ-2111 – Федора Ивановича Плакидкина, направлявшегося в свою деревню.

Федора Ивановича приперла малая нужда. Он не мог дождаться, когда кончится город, материл светофоры за издевательски долгий красный, медлительный желтый, чуть не впал в отчаяние, когда на подъезде к кольцу образовалось нечто похожее на пробку – к счастью, это была не пробка, – прошел поворот так, что зад занесло, и, увидев темноту трассы, испытал глубокое облегчение. Человека он заметил уже после того, как надавил на тормоз.

Человек выполз из кювета на четвереньках, распластался на асфальте, попробовал подняться, но не смог. Сделав то, зачем остановился, Федор Иванович трусцой подбежал к человеку, ожидая учуять привычный в таких случаях винный запах, но запаха не было. Немолодой, страдающий сердцем, к тому же худенький и невысокого роста, Федор Иванович на мгновение растерялся перед непосильной для него величиной распластанного тела. Но растерянность прошла, потому что тело шевелилось и стонало. Федор Иванович взял тяжелую руку, перекинул ее через плечо и попытался поднять тело, как дома поднимал мешки, но не смог. Вдруг он понял, что делает глупо, – добежал до машины, подогнал ее и кое-как, с руганью, выпрыгивающим сердцем заставил пострадавшего шевелиться и затолкал на заднее сиденье. В жидком желтоватом свете салона увидел толстые, запачканные кровью щеки. Когда попытался снять с человека шапку, человек вскрикнул неожиданно и громко, так что Федор Иванович вздрогнул. «Откуда ты? Кто тебя так?» – спрашивал он, но ответа не получил. И поняв, что не получит, затолкал в машину дряблые, безжизненные ноги спасенного и поехал в город – искать больницу.

Дважды в жизни лежал Федор Иванович в городских больницах – с переломом бедра и по сердечным делам, но опыта по части здравоохранения это ему не прибавило. Городских врачей он сторонился, как начальства, уверенно чувствовал себя только в родном деревенском ФАПе, немногим отличавшемся от его собственной избы, да и сама фельдшерица была такой же, как все, бабой, и белый халат смотрелся на ней временным недоразумением.