Андрей Воронцов: Имя Бога

Я опешил. Какой мир? Какой голем? Сдвинулся он, что ли, на своих расшифровках?

Адам, с понимающей улыбкой поглядывая на меня, рассказал мне несколько преданий, как на лбу фигуры, вылепленной из глины, раввин или его ученики писали слово «жизнь», потом произносили тетраграмматон, и она оживала. Побасенки эти не произвели на меня впечатления. Одно дело — каббалистическая космогония, таинственные мистические шифры, другое — бредовые фантазии полуграмотных, фанатичных цадиков-хасидов (я уже кое-что почитал о них). Я сказал это Адаму. Он исподлобья посмотрел на меня (раньше мы не спорили, я слушал его, открыв рот) и ответил, что и то и другое суть божественные эманации.

— Вот как? А мне кажется, что оживление глиняных истуканов все же ближе к черной магии.

— Витя, ты разбираешься в черной магии? — язвительно осведомился Адам. — Каббала учит, что Вселенная является делом рук несовершенного Божества, доля божественности которого стремится к нулю. — (Я насторожился, какое-то воспоминание ворохнулось в моей памяти.) — Поэтому созданный им мир несовершенен, а порой и ужасен. В сущности, он — антипод Бога, Первоначального Существа, называемого по-еврейски Эн-Соф — Бесконечная Пустота. Оно бесконечно — стало быть, непознаваемо. Как же можно из Бесконечного и Непознаваемого создать что-то конкретное и материальное? Мы неизбежно придем к выводу, что Бог не может создавать мир из самого Себя, ибо, в отличие от нас, не существует во времени и пространстве. Ему необходим ряд перевоплощений, в каббале они называются сферическими истечениями, сефирот-эманациями. Чтобы тебе было понятно, как они действуют, приведу в пример то место из Библии, где рассказывается о сотворении мира. Появлению человека предшествовало появление «скотов, и гадов и зверей земных по роду их», появлению скотов — рождение рыб, пресмыкающихся и птиц. А прежде чем приступить к созданию животного мира, Господь разместил светила на тверди небесной. Перед этим Он сотворил сушу и насадил на ней траву и деревья. Для того же, чтобы появилась суша, Ему потребовалось отделить воду, «которая под твердью, от воды, которая над твердью». Но всему этому предшествовало, как я уже говорил, рождение света с помощью одного только слова «свет» и отделение света от тьмы, то есть деяния нематериальные. В начале было Слово, исполненное духа жизни, оно стало материей, из материи Бог произвел жизнь, а из жизни — различные формы жизни. Это и есть принцип действия десяти сефирот-эманаций, возникающих одна из другой, как части складной телевизионной антенны. Но Божественное неизбежно убывает на пути от Слова-жизни к человеку. Мы являемся отражением Яхве, но отражением перевернутым и маленьким, словно в камере-обскуре. Мир Яхве вмещает в себя и эту, с позволения сказать, камеру-обскуру (мы называем ее Вселенной), и нас, и наш материальный мир, и преисподнюю. Постигая имя Божие, мы выходим на свет из темноты космической камеры. Мы обретаем возможность создавать жизнь из духа жизни, как и сам Господь. При чем же здесь черная магия?

— Я Божественный промысел принимаю, — сказал я, — но в нем ощущается соразмерность, которую, мне кажется, ты утратил, смешав философию и мрачные сказки хасидов.

Адам поморщился и отвернулся к своему «Пентиуму».

— Не следует с такой самоуверенностью судить о вещах, о которых имеешь лишь приблизительное представление, — промолвил он.

Это меня задело. Вряд ли Адам избрал бы меня в слушатели, если бы видел, что я ни хрена не понимаю, но стоило мне один раз возразить ему, как он, типично по-еврейски, намекнул мне, что я невежда. Однако серьезно задуматься над затронутыми в тогдашнем споре вопросами меня заставило не это замечание, на которое Адам, как человек, собаку съевший на каббале, вообще-то имел право, а воспоминание об одновременной мысли, предшествовавшей нашему знакомству. Я-то, конечно, употребил ее в отрицательном смысле, а Адам, оказывается, в положительном. Мы сблизились, собственно, благодаря этой мысли, но мой незначительный духовный опыт, приобретенный до знакомства с Адамом (увлечение Гоголем и Достоевским), отвергал его трактовку Божественной сущности. Наши воззрения были прямо противоположными — как пересекшиеся, но расходящиеся прямые, как треугольники Давидова щита, направленные вершинами вверх и вниз. Так что отнюдь не уязвленное самолюбие руководило мной, когда я взялся на бумаге возражать Адаму, а мое еще только набиравшее силу личное мировоззрение, доверчиво принявшее когда-то адамову каббалу.