Леонид Шорохов - Черная радуга

Сладко улыбаясь, Углов двинулся ему навстречу. Дядя Жора, завидев Семена издали, приветствовал его поднятой к небу бутылкой.

А счастливый все же был сегодня день! Семен и запамятовал с похмелья, что вчера давали аванс; бутылки сыпались с неба одна за другой. С аванса народ был тороват. Углов даже и сбегал-то в магазин сам всего каких-нибудь два раза. И все подходили и подходили новые знакомцы и незнакомцы, через пять минут знакомые, доставали из оттопыренных карманов бутылки; отлетали в сторону сдернутые нетерпеливыми пальцами полиэтиленовые запечатки; булькала разливаемая по стаканам маслянистая жидкость; и Семен скоро потерял счет выпитым им полстаканам и стаканам. Он лил и лил в себя вино, уже перестав прислушиваться к ощущению, которое оно производило. Ни о каком лечении от похмелья, ни о каком «кайфе» не было и речи; все эти заботы кончились и отлетели после четвертого стакана; теперь очень важным и необходимым стало другое — рука Семена должна была чувствовать тяжесть полного, еще не отпитого стакана и глаз Углова, нет-нет да косивший на бутылку с вином, хотел видеть, что в ней еще остается больше половины.

Если уровень жидкости в «бомбе» падал ниже этой заветной грани, то Углову становилось неуютно. До этого проклятого момента он был покоен; никакие тяжелые мысли и чувствования не посещали его, и он всерьез, без всяких задних помышлений, увлекался общим разговором. Но минуты текли, раз за разом разливалась новая порция бормотухи, и Семен все чаще и чаще поглядывал в сторону последнего пузыря.

Вот вино в нем опустилось ниже предельной допустимой грани, и дальнейшая жизнь сразу потеряла для Углова половину своей прелести. Это было невыносимо. Лица окружавших начали казаться ему грубыми и злыми. Разговоры были пусты, да и о чем можно было говорить, когда вино кончилось! Углов не без основания подозревал, что и остальные думают о том же, поскольку разговор иссяк с исчезновением последней бормотушки.

Страшное слово «потом» встало перед Семеном во весь свой гигантский рост.

Что делать потом, когда уже все выпито, а он еще стоит на ногах?

На этот вопрос у Семена не было ответа. Впрочем, наскочили новые «друзья» и задача решилась сама собой.

Через три часа, тяжело покачиваясь и несвязно бормоча под нос, Углов зашагал к выходу из парка.

— Эй, братан, — хрипло донеслось до него сзади. — Ты куда? Сейчас еще пузырь принесут, его сделаем, потом отвалишь.

Загул перешел уже ту грань, когда каждый следил за каждым, чтоб не больше налили, или не сквозанули бы куда с «бабками» или «полбаней». Теперь пили неспешно; и первая, и вторая жажда была утолена; пришел и прошел и малый, и большой «кайф», и мужики добирали теперь дозу между «кайфом» и «завязкой».

— Я сейчас, — с трудом разлепляя опухшие губы, выдавил из себя Семен и прибавил ходу. Неистребимый, спасительный, безошибочный инстинкт вел его сейчас прочь от дружков. Голова перестала ориентироваться в окружающем — и только мелькали перед его глазами ставшие незнакомыми багровые, распаренные физиономии; горячо накалялся тяжелый, бессмысленный спор; кто-то опять побежал в магазин за следующей порцией. Углов уже не вполне понимал, кто и что находится перед ним, и только, неслышный постороннему уху, внутри него звенел тонкий спасительный звонок: «Домой! Домой!»

Откуда шел этот таинственный приказ, Углов не знал, да и не мог знать: вино уже положило его на обе лопатки; сейчас он был безусловный раб стакана с бормотухой, но сила внутренней команды была такова, что Семен повиновался ей, как бессловесная машина.

Словно что-то толкнуло под ребро, и Углов, дернувшись всем телом, ударился макушкой о стену и проснулся. Ошалелыми, невидящими глазами повел он вокруг и, не понимая, где находится, остервенело затряс головой. Наконец вещи вокруг него перестали раскачиваться, и Семен окончательно пришел в себя.

Он лежал на полу гостиной, у дивана, рядом с ним валялся надкусанный огурец и круглый зеленый флакон с туалетной водой. Увидев флакон, Углов воровато оглянулся по сторонам (ему послышался было сторонний шорох) и быстрым движением закатил флакон под диван.

— Папа! Папа! Ну вставай, пожалуйста! — В комнату вбежала худенькая девочка с белым бантом в светлых волосах. Пытаясь на ходу повернуть в Семенову сторону, она не удержалась на тоненьких ножках и со смехом повалилась на пол.

— Доча, ты откуда? Ты как здесь? — удивленно пробормотал Семен, прижимая к себе хрупкое, словно бы игрушечное, тельце. — А где мама? Дома?