Леонид Шорохов - Черная радуга

Замечательно еще было и то, что существовали прогульщики и что они были в долгу. Закрыть им все дни, а потом полный ажур: в любую субботу и любое воскресенье можно было легко вывести на работу целое звено. Да что звено — чуть ли не полбригады! И никто из провинившихся и не пикнул бы, и все без нервов!

Прогульщики, вообще-то говоря, были дар небесный. Трест перманентно лихорадило с планом; он постоянно бомбил управление телефонограммами — почему не работаете в субботу, почему не работаете в воскресенье?

Но из четырех ежемесячных суббот управление и так работало три без всяких трестовских понуканий — у самих кругом трещало, и принудить людей работать в последнюю оставшуюся нетронутой субботу, а тем более воскресенье, было, конечно, трудновато.

Тут-то и выручали прогульщики и прочие провинившиеся. Они были на вес золота. Конечно, в субботу, а тем более в воскресенье, никто особенно не утруждался на рабочих местах, а они-то и подавно работали путем только до обеда. Но зато всегда можно было бодро отрапортовать где надо, что строители пашут не за страх, а за совесть, не признавая ни выходных, ни проходных! И овцы оставались целы — и волки спокойны. К семи вечера все заинтересованные стороны были на месте и примерно час работа кипела, как пар в котле. Через час прорабы знали, сколько денег можно взять в зарплату по подписанным процентовкам и сколько получается на круг по участку. Теперь надо было углубить дело, перейти на более низкий уровень, непосредственно к бригадам и звеньям.

Здесь уже начинали химичить мастера. Прорабы старались ни в какие мелкие, скандальные подробности не входить — ведь тому, кто постоянно находится рядом с людьми, на рабочем месте, виднее, кто пахал, а кто лодырничал. Кроме того, и мастеру должны были изредка доставаться не одни кости. А при довольном мастере и прораб мог жить как у бога за пазухой — порядок на линии с верхом покрывал все большие и малые огрехи руководства.

Около восьми в прорабскую сунулся дядя Жора и мигнул Углову: мол, выдь на минутку. Углов не спеша встал из-за стола и пошел к двери. Он уже знал, зачем его зовут.

— Петрович, — сказал бригадир уважительно. — Сойди вниз на минутку, там у меня в сторожке кой-что припасено.

— Наряды же, дядь Жор, — залицемерил Углов, сглатывая невольную слюну.

— Да что ж наряды, впервой, что ли, закрываешь, или в последний раз? — усмехнулся дядя Жора. — Успеется. До ночи-то вон еще сколько.

Углов шагнул было по коридору, но приостановился.

— А мастер? — спросил он.

Бригадир нахмурился.

— Да ну его к бесу, — с сердцем ответил он. — Так и шнырит поперек, так и шнырит. Ну никакого с ним сладу. Я одно — он другое, я одно — он другое. Ты скажи ему, Петрович, чтоб не шибко задирался на людях.

— А чего там у вас? — заинтересовался Углов.

— Мы промеж себя разберемся, коли он тебе не заклал, а характер пусть перед стариком не показывает, попридержит. А то что ж, ведь сам знаешь, каково в одной берлоге двум медведям жить.

— У себя в бригаде ты полный хозяин, — успокоил его Углов.

Видно было, что вышла между бригадиром и мастером какая-то сшибка, о которой Семен еще не знал, и теперь мастер держал характер, прессовал дядю Жору сам, не вмешивая прораба. Углов усмехнулся: ну дави, дави — полезно иногда и бригадира против шерсти погладить, чтоб мягче был.

Он спустился с дядей Жорой на первый этаж, завернул в неприметную комнатку, где ночами отсыпался сторож, и остановился. На столе — бутылка «Столичной», пара огурцов и несколько магазинных котлет в промасленной бумаге. За столом помещался вставший при появлении прораба дядь-Жорин помощник.

Углов нахмурился.

Это было распоследнее дело — допускать в свой высокий начальственный круг лишних людей. Пить с собственными рабочими?! Дядя Жора явно подбивал его нарушить первую прорабскую заповедь.

— Чего ты тут? — строго спросил он помощника.

Бригадир, увидев угловское недовольство, сразу засуетился.

— Да это так, — сказал он. — Вот Витек покараулил, чтоб не зашел случаем кто. Да ты иди, иди, — обратился он к помощнику. — Мы тут сами о чем нужно потолкуем. Петрович — мужик свойский, он зазря не обидит. Иди, там подождешь. — Он кивнул в окно на скамейку перед управлением.

— Что еще за обиды? — спросил Углов недовольно. — Ты опять, старый бес, чего-то затеваешь? Смотри у меня. Я тебе сколько раз говорил — не тащи сюда лишних людей.

Дядя Жора, ласково улыбаясь всеми морщинами жуликоватого лица, покачал головой: