Анастасия Зубкова - Игра в косынку. Практикум

В принципе, я сходила с ума по косынке всегда, даже в бумажном и настольном ее варианте. Где-то далеко в памяти, когда, не понимая смысла этого пасьянса, не разбираясь в старшинстве карт, я наблюдала за тем, как бабушка аккуратно раскладывает на столе красивый треугольник рубашками вверх, появлялось ощущение, что кто-то гладит теплой ладонью мой затылок. На дачной террасе пахло табачным дымом, и дрожащие пятна солнечного света лежали на столе, покрытом льняной скатертью, бабушка задумчиво курила, а я заворожено смотрела на ее пальцы, быстро тасующие карты. Словно сухие листья ложатся тебе на лицо — умиротворение, как из какого-то далекого сна: золотисто-коричневые тона и амплитуда раскачивания постепенно уменьшается.

Анечка ржала, распечатывала на моем принтере какие-то идиотские рассказы, ругала косынку и накуривала в комнате так, что топор можно было вешать. Или самой повеситься.

Конечно, «Word» я освоила. На ура. Научилась пользоваться шифтами, там и недолго до опции shift + F3 осталось, однако я не нашла ничего лучшего, чем влюбиться. Такая вот история — первая любовь это вам не шутки какие-нибудь, тут все серьезно: розы, грезы, прозы, слезы, морозы, грозы, угрозы, позы, мимозы, сахарозы, дисахарозы, дезоксирибонуклеиновая и аденозинтрифосфорная кислоты — всего предостаточно. Хоть жопой их кушай. Дело принимало серьезный оборот: я стала реже показываться у Анечки, мы с моей любовью трахались на чужих кухнях, отчаянно пили, курили одну на двоих сигарету, говорили о больших и недоступных толпе чувствах, я наплевательски относилась к учебному плану выпускного класса и даже как-то назвала директора школы писюком. Звезданутым. Осень прошла для меня как в угаре, я не слушала своих собеседников, извела миллион противозачаточных вагинальных свечек и тестов на беременность и часами ждала телефонного звонка, вздрагивая от каждого шороха. Пришла зима.

У меня появилась странная привычка часами вглядываться в свое отражение, сидя в темной комнате, я купила себе лифчик на два размера меньше и научилась с филигранной виртуозностью надевать презерватив на любой продолговатый предмет. Зима выдалась холодной, и мой герой подарил мне теплую тельняшку с начесом. Я куталась в полосатую обновку и часами думала о любви, бытие, вечности, горячей ванне и средстве для удаления волос с ног. За окном сыпал снег, наметались огромные сугробы, а я измарала огромную кипу бумаги, записывая стихи, которые извлекала прямо из своей измученной любовью, портвейном и африканскими страстями души: что-то про солнце, оконце, букашки и ромашки — эдакие пасторальные мечтания о том, как бы было здорово, если бы родители свалили хоть куда-нибудь на пару дней. На улицу и не выйдешь — такой стоял мороз, и когда я и мой герой попытались по старой памяти трахнуться в подъезде, ничего не вышло — так было холодно. Мы долго курили и сидели, тесно прижавшись друг к другу, на ступенях, пачкающихся белым. На следующий день он не позвонил, и через два дня тоже.

Прошла неделя.

Я кидалась на стены и плакала в голос, потому что не хотелось разговаривать с папулей и гулять с собакой, а хотелось хлопать любимого по коленке и копаться в карманах его джинсов, любуясь его небесной красотой и наслаждаясь его безграничным умом. Я думала о тантре каждую минуту, сон для меня превратился в пытку: с часа до трех я крутилась в постели, наматывая простыни на ноги, а с трех до шести благородно рыдала и заламывала руки. Еще я сутками пялилась на телефон и рисковала получить инфаркт, когда вдруг раздавался звонок. Прошла еще неделя, близился чертов день всех влюбленных. Хотелось кричать, плакать, раздирать в мясо шелковые кружевные сердечки, продающиеся на каждом шагу, бить посуду, кусать от стакана и со скрежетом пережевывать острое стекло. Вместо этого я сидела на полу в полной темноте и смотрела в одну точку.

Анечка достала билеты в Театр киноактера на какой-то глупый спектакль, из тех, что забываются сразу, как только выйдешь из зала и предложила подойти к проблеме творчески. Я вцепилась в эту возможность, как утопающий хватается за соломинку. Подняла трубку и, корчась от ужаса, позвонила своей самой большой и трепетной любви. Он наверное даже рад был, потому что человек просто не может все время пить пиво — хоть иногда надо заниматься чем-нибудь еще.

Я была готова к выходу уже с утра. Коротая время до вечера, я торчала у компьютера и бесцельно играла в косынку, такую родную и понятную — вроде бы дело, а вроде бы и нет. За три часа пасьянс не сошелся ни разу — мертвая тишина, ровное гудение компьютера и карты, мелькающие перед глазами. До шести часов вечера пасьянс сошелся лишь однажды, и то, как-то странно и нехотя. Я не верила, будто это что-то значит. Ерунда — я так и подумала.