Анастасия Зубкова - Игра в косынку. Практикум

Вася чувствовал, что хотя бы в этот момент он никому не причиняет боли и страданий, и чувство вины, висевшее на его шее пудовым грузом, тихо отступало, таяло как мираж и не давалось в руки, как ни лови. Он смотрел на Марго — трогательную, хрупкую, бесконечно мудрую и терпимую, чуть неуклюжую, но плавную и мягкую, и ему приходилось отчаянно бороться с желанием зарыться носом в ее (почему-то рыжие) волосы.

Гоша млел от внутренней силы, исходившей от Анечки. Эта сила сметала его бешеный страх перед жизнью и гасила истеричную панику, в которую он впадал каждый вечер, когда задумчиво курил на унитазе, уставившись взглядом в одну точку, предоставленный себе настолько, что вздернуться хотелось. В Анечке чувствовалось настойчивое обещание защиты и покровительства, хотелось молча взять ее за руку и ни о чем не думать.

Девочки об этом не подозревали. Они просто молча бесились оттого, что все пошло развиваться по ущербному, ополовиненному сценарию. Они быстро переглянулись, и их молчаливый диалог, уместившийся в пару секунд, можно было интерпретировать так:

Марго: Что за хреновина?!

Анечка: Откуда мне знать?!

Марго: Что этот козел так вокруг тебя вьется?

Анечка: На себя посмотри!

Марго: Надо что-то делать…

Анечка: Пошла в жопу!

Марго: Стоп, футболь мне своего идиотского Васю окончательно, ща мы все устроим.

Анечка: Как с Пашенькой и Олегом?

Марго: Канэчно.

Анечка (ликуя): От винта!!!!!

Тогда это им показалось просто замечательной идеей.

Мне иногда кажется, что девочки не умели любить без сложных схем и замысловатых построений, которые они наматывали вокруг предметов своей страсти нежной. Пускаясь на тысячу уловок, путаясь в масках и отчаянно завираясь, Анечка с Марго с легкостью манипулировали окружающими. Только очень недолго. Все их построения рушились, как карточные домики, потому как с самими девочкам имели настолько далекое родство, что о нем можно было и не говорить.

Вероятно, мало кто из их знакомых отдавал себе в этом отчет, потому что девочки, с их нелюдимостью, склонностью к одиночеству и маниакальной взаимной привязанностью имели обыкновение скакать по верхам, брать, и тут же бросать, завоевывать вершины, и кувырком вниз…

Если бы они постарались, они вызвали бы в людях столько любви, что на следующий же день умерли бы под ее стотонной тяжестью. Но Марго была одержима клаустрофобией — лишь приблизившись к кому-то, она начинала задыхаться в его объятиях и принималась яростно выворачиваться, пока не оказывалась на свободе. Анечка же была настолько склонна к одиноким посиделкам на кухне со слезами, дорожащими на кончиках ресниц, и полуприкуренной сигаретой в тонких пальцах, что не могла позволить вам сделать ни шагу навстречу себе. Так они и жили, переполненные святой верой в истинность своих нелепых схем.

Хотя, надо отдать им должное, мальчиков они разыграли на раз. Девочки коротко помолчали, а потом вдруг неотвратимо и душно заполнили собой все пространство — от сифонящей оконной рамы до лестницы, — полумрак подъезда заколыхался от паники и ликования. Тяжесть становилась невыносимой, Анечка размазывала Гошу по полу своей силой и мощью, Марго душила Васю нежностью хрупкостью, казалось, воздух звенит и вибрирует. В глазах у мальчиков задвоилось — вот, Марго с Анечкой пьют водку, болтают, курят, нетвердо опираясь о подоконник, заправляют за уши волосы и ковыряются в своих карманах — обыкновенные, как все. Но зазеваешься, потеряешь фокус и вдруг на секунду совершенно отчетливо увидишь, как страшно полошатся их волосы в безудержном ветру, горят глаза, а руки простираются надо всем миром. Если девочки решили бы выразить то, что сейчас делали, в песне, они хором издали протяжный, грассирующий крик — постепенно нарастающее — до - средней октавы, до звона в ушах и красных точек, пляшущих перед глазами.

А потом наваждение вдруг исчезло — в скучной, звенящей пустоте подъезда накатила пронзительная тишина. Тяжесть, стотонно давившая на грудь, свернулась в спираль и исчезла, гул в ушах смолк, а пол перестал вибрировать. Мальчики испуганно озирались, как горячечные больные, очнувшиеся от тяжелого, муторного сна — хотелось судорожно глотать воду, но, в принципе, кошмар уже отступил и не казался чем-то серьезным и заслуживающим внимания.

Девочки стояли рядом, плечом к плечу, и смотрели в окно, тихонько переговариваясь, словно были здесь одни. Они могли делать со своими мальчиками все, что угодно. Они потребовали сатисфакции за нарушенное душевное равновесие и немедленно ее получили.