Анастасия Зубкова - Игра в косынку. Практикум

— Ну, — ответили ей грустно.

— Что мы теперь будем делать?

— Есть рыбу, — пропел Тарзан, выплывая из тумана со сковородой наперевес, — во-о-о-от такую, — он раскинул руки, демонстрируя какую, — такую щуку поймал.

— Мои поздравления, — сдержано отреагировала Вава из-под потолка.

— По-моему, — Доктор, загребая руками воздух, подплыл к Тарзану и заглянул в его сковороду, — у тебя тут атлантический тунец.

— Делов-то, — смутился Тарзан, прижимая сковороду к груди, — под ваши вопли даже лягушки разбежались, какая там рыба.

— Давай сюда своего тунца, — обрадовалась Ева, — тебя-то мне и не хватало.

Тарзан угнездил перед нами сковороду с огромной рыбиной, ощетинившейся торчащими из нее вилками, и по столу полетели салфетки, листья салата, покатились фиолетовые помидоры и блестящие сладкие перцы. У рыбы была плоская радужная морда, осененная грустной улыбкой — казалось, она поняла, что в комнате пошутили, но всем на это было уже глубоко наплевать.

— Как это: могущество на пять минут? — спросила я, подцепив на одну из вилок зажаренный до прозрачности плавник.

— Так, — вздохнул Плу, — раньше мы пробовали на пару часов, но оказалось, что это практически то же самое, что и пара тысяч лет, если ты меня, конечно, понимаешь.

— Не уверена, — пробормотала я, посасывая хрустящий плавник, — совсем не уверена.

— Когда умные люди дело говорят, — задумчиво поговорила Вава из своего гамака — вилка с куском тунца уже была в ее руке, — надо слушать и мотать на ус.

Я промолчала, представляя, что ждет меня дальше. Стану невидимой, бесплотной, хотя, если повезет, буду так же, как и Вава, всю жизнь висеть под призрачным потолком в гамаке и ругаться на тех, кто попадется под руку. Стану шагать через стены и являться к Анечке тенью отца Гамлета — тоже неплохая перспектива. Дрыхнет Анечка с каким-нибудь молодым красавцем, тут спальню озаряет призрачное сияние и появляюсь я — полупрозрачная, с ящиком коньяка, маленькой банкой оливок и половинкой лимона. Они — в крик, а я — в дикий хохот. Перестану следить за одеждой, везде буду носить пижаму, чуть что — падать в пухлые кресла и поедать грустного атлантического тунца.

— Зато читай сколько влезет — любая библиотека к твоим услугам, — усмехнулась Ева, — любой пейзаж и любой собеседник. Проникновение в вечные тайны, спокойствие, благость и всепрощение, многообразие видов, любые кулинарные изыски, увлекательный самоанализ и бонус — крошечные светящиеся мотыльки Вавы.

— Звучит как манок из туристического проспекта, — буркнула Анечка, — получается, что мы с Марго больше не увидимся?

— Что ты знаешь об этой жизни, девочка? — прогремел Плу.

— Наверное, ничего, — огрызнулась я за Анечку.

— В шесть лет Анечка увидела странный сон, — сбавил обороты Плу, — горячее лето, сонный пыльный закат, коленка разбита, она влетает домой после гуляния, а квартира совершенно пустая. Девочка мечется по гулким комнатам, зовет кого-нибудь, ломится в закрытые двери и вдруг слышит голос родителей, бабушки и брата. Зовет их, плачет, а навстречу выкатываются большие колючие перекати-поле, разговаривают голосами домашних и уверяют, что все так делают, и это совсем не страшно. Желтый свет льется на голову, Анечка вдруг ощущает себя сиротой, заблудившейся в чужом городе, и просыпается в слезах.

— Ну и что? — нахмурилась Анечка, — представляю, какая тебе мура снилась, пока ты там между мирами болтался между желанием вселенского господства и необходимостью почесать пятку.

— В уже более зрелом возрасте Анечке вдруг приснилось, — невозмутимо продолжал Плу, — что ее муж приходит домой, держась за порезанный бок, истекая кровью. Анечка скачет вокруг него, борясь с одуряющей слабостью, а муж отмахивается от ее рук, смотрит с ненавистью и говорит: «Меня-то что, ты совсем и не зацепила, но вот ту несчастную девочку ты вконец искалечила. Сколько будешь жить, столько и будешь превращать ее жизнь в ад». Анечка кричит, что ни в чем не виновата, она и ножика-то в жизни ни разу в руках не держала, но тут появляется ее мама и говорит со смешком: «Не ори, сейчас-сейчас мы все посмотрим в книге мертвых, где тут наша книга мертвых, ах, вот же она, какая прелесть, та-а-а-ак… страница…. Ну… предположим, восемьдесят восьмая… Ну, верно все, Анечка, сколько будешь жить, столько и будешь превращать жизнь этой девочки в настоящий ад». И все так смотрят на Анечку, словно хуже нее только Гитлер, она пытается оправдаться, а мама останавливает ее и говорит, весело так: «Ну что ты переживаешь, милая, это же было давно, еще до того, как мы все умерли». Анечка кричит и просыпается — волосы на затылке мокрые, хоть выжимай.