Тан Тван Энг - Сад вечерних туманов

— Вы говорили мне, что она умерла. От болезни?

— В год Тигра, в 1938-м, когда мне самому было тридцать восемь, жизнь моя переменилась. Асука забеременела. — Он умолк, воспоминание затуманило взгляд. — Это был бы наш первый ребенок.

Мы оба опустили лица и сидели, не отрывая глаз от столешницы.

— Что случилось?

— Она была слишком хрупка. И умерла во время родов. Она и ребенок. Мой сын. — Он потер большим пальцем старый след от воды на столе.

Я понимала, что должна высказать ему, какая жалость одолевает меня от услышанного, только самой мне никогда не нравилось, когда люди жалели меня.

— Почему вы приехали в Малайю? — спросила я. — Почему выбрали это место?

Кернельс забрался по ноге Аритомо и устроился у него на коленях.

— Мы имели право принимать заказы от клиентов за пределами дворца — при условии, что Имперская Канцелярия Садов даст согласие. Нашими клиентами были аристократы. У императрицы Нагако был кузен, которому хотелось, чтобы я разбил для него сад. Так что, вскоре после того, как Асука умерла, я вернулся к работе: это был единственный способ дальнейшего существования для меня, — сказал Аритомо. — Какая же это была беда! С самого первого дня мы с ним препирались из-за моих планов. Он считал себя большим докой-садовником. Навязывал свои собственные идеи. Уже через месяц он потребовал, чтобы я внес изменения в свои планы. Кардинальные изменения.

— А вы?

— Император поговорил со мной. Просил меня извиниться и внести изменения. Я отказался. Никому не позволялось менять мои планы настолько, чтоб можно было втиснуть в сад теннисный корт. — Аритомо поморщился. — Теннисный корт! Так что я вышел в отставку. С год не знал, чем себя занять. Я не принимал больше никаких заказов. Я наведывался в «отрешенный мир», слишком много пил и валял дурака с женщинами. Однажды я вспомнил чайного плантатора из Малайи, с которым встречался за несколько лет до этого. Я так и не удосужился навестить его. «Так, — сказал я себе. — Непременно напишу ему. И отправлюсь в Малайю. Попутешествую малость».

— Бывали ли вы с тех пор дома?

— Это уже не мой дом. Родители мои умерли. То, что я знаю, что помню, а также всех друзей, когда-то у меня бывших — все унесло бурей.

Взор его поник, уперся в лежавшие на столе ладони.

— Все, чем я владею сейчас, это воспоминания.

Я глянула на него, мужчину, устроившего себе дом на этом нагорье, следящего из своего сада, как одно смутное время года сменяется другим, как минуют годы и он становится старее.

— Сад заимствует у земли, у неба, у всего вокруг, но вы заимствуете у времени, — медленно выговорила я. — Ваши воспоминания — это тоже некая форма шаккея . Вызываете их, чтобы жизнь ваша ощущалась не такой пустой. Вроде гор и облаков над вашим садом: видеть их можно, но они навсегда останутся недосягаемы.

Глаза его подернулись холодом. Я преступила границу между нами.

— То же самое и с вами, — сказал он немного погодя. — Ваша прежняя жизнь тоже ушла. Вы, заимствуя мечтания вашей сестры, находите уже утраченное.

Мы сидели на веранде, каждый погруженный в свои воспоминания.

Наш чай понемногу терял свое тепло, отдавая его горному воздуху.

Дождь перестал, и я поднялась, чтобы уйти. В главном коридоре, ведшем к входной двери, я задержалась, чтобы взглянуть на горизонтальный свиток фута в два [161] Чуть менее 61 сантиметра. длиной. На нем черной тушью и водой на чистом белом фоне был изображен хрупкий старик, который вел за собой крутогорбого буйвола на веревке, привязанной к кольцу, которое было продето сквозь ноздри зверя. Старик уже почти миновал лунообразный арочный проход в высокой стене, но его остановила поднятая рука стража. За проходом расстилалась серая размывка, сливавшаяся с зернистой пустотой рисовой бумаги.

— «Проход на Запад», — пояснил Аритомо. — Это мой отец нарисовал. Отдал мне перед смертью.

— А кто этот старик с буйволом?

— Лао Цзы [162] Лао Цзы — Мудрый Старец ( кит .). Древнекитайский философ VI–V веков до н. э., считающийся основоположником даосизма и автором классического даосского философского трактата «Дао Дэ Цзин» («Книга о Пути и Силе»). В учении большинства даосских школ Лао Цзы традиционно почитается как божество. . Он был философом при китайском дворе две с половиной тысячи лет тому назад. Разочарованный дворцовыми излишествами, не захотел иметь с такой жизнью ничего общего. Вы видите его на посту стражи, он готов перейти границу царства и отправиться в неведомые земли на западе.