Тан Тван Энг - Сад вечерних туманов

— Цурунэ , — произнес он, глянув на мои руки, — песнь тетивы лука.

— Для этого даже название есть?

— У всего прекрасного должно быть название, вы согласны? — ответил он. — Считается, что о способностях кюдо-ка , стрелка из лука, можно судить по звучанию его тетивы после выстрела. Чем чище цурунэ , тем выше мастерство лучника.

На исходе часа упражнений мышцы рук, плеч и живота у меня подергивались и ныли, но я заметила, что сам Аритомо сжал пальцы, а потом и закряхтел от боли.

— Артрит? — спросила. Я еще раньше заметила небольшие опухоли на костяшках его пальцев.

— Мой иглотерапевт приписывает это сырости воздуха.

— Значит, вам не годится жить здесь.

— Вот и врач говорит то же самое.

Я прошла за ним в задние комнаты дома, чтобы переодеться в рабочую одежду. Потом через всю западную часть сада мы направились туда, где земля уже начинала бугриться предгорьем. Почти у самой стены по периметру сада Аритомо свернул с дорожки и продолжил подниматься вверх. Вскоре путь закончился у скалистой площадки футов в десять в высоту [157] Около трех метров. и столько же в ширину, возле основания которой вились листья папоротника.

— Я нашел это, когда расчищал землю, — сказал Аритомо.

Я подумала: уж не наткнулись ли мы на священный камень, оставленный тут каким-нибудь племенем коренных жителей тропических лесов, племенем, которое за века до нас отправилось в дальний переход к вымиранию. Содержавшееся в камне железо капельками крови проступало на скалистой поверхности. В утреннем свете линии ржавчины заходили одна на другую и рдели, как румянец на морщинистом лице. Я протянула руку и провела ею по неведомым материкам и безымянным островам, которые лишайник, как на карте, обозначил на изъеденной поверхности камня.

— Каменный Атлас, — тихо выговорил Аритомо.

Я посмотрела на него, этого собирателя древних карт.

Едва день перевалил за половину, я закончила работу и собралась вернуться к себе в бунгало. Когда проходила мимо незаполненного пруда, Аритомо проверял его глиняное дно.

— Нам скоро придется потрудиться, чтобы заполнить пруд, — сказал он, поднимая на меня взгляд.

Я пошла дальше своей дорогой, но он окликнул меня:

— Вы только время теряете, ходя туда-сюда на обед. Ешьте здесь, со мной.

Заметив мою нерешительность, он добавил:

— А Чон хороший повар, уверяю вас.

— Хорошо.

Уже обозначилась форма крыши павильона. Плотник Махмуд с сыном Ризалом раскатывали на траве свои коврики возле штабеля досок. Бок о бок отец с сыном преклонили колени, чтобы помолиться, простершись к западу.

— Порой я думаю: а ну, как они возьмут да и улетят на своих ковриках-самолетиках, когда павильон будет завершен, — сказал Аритомо.

Потом глянул на меня:

— Подумайте о названии и для него… для павильона.

Застигнутая врасплох, я никак не могла ничего придумать. Уставилась на полузаконченное сооружение и лихорадочно соображала. Наконец произнесла:

— Небесный Чертог.

Аритомо поморщился, будто я у него под носом каким-то гнильем помахала.

— Фразы, вроде этой, срываются у невежественных европейцев, когда они представляют себе… «этот Восток» .

— На самом деле это из стихотворения Шелли «Облако».

— Правда? Никогда не слышал.

— Это было одно из любимых стихотворений Юн Хонг. — Я смежила веки и, немного выждав, раскрыла глаза:

Вспомнив, как часто произносила эти строки Юн Хонг, я почувствовала, будто краду у нее то, что было сокровищем для нее.

— Не услышал ничего про чертог, — сказал Аритомо.

Голос мой утих, затерявшись среди деревьев. Возле наполовину законченного павильона плотник с сыном в последний раз коснулись головами земли и принялись сворачивать свои коврики.

— Небесный Чертог… — казалось, выбранное мною название вызвало у Аритомо еще больше сомнений, чем прежде. — Пойдемте, — сказал он. — Обед, должно быть, уже готов.