Тан Тван Энг - Сад вечерних туманов

В свои шестьдесят семь Фредерик Преториус вел себя с достоинством, которое исходит от древнего произведения искусства, защищенного осознанием собственной редкости и ценности. Мы с ним поддерживали отношения много лет, всякий раз, когда он приезжал в Куала-Лумпур, встречались выпить по рюмочке или пообедать, но я всегда противилась его приглашениям наведаться на Камеронское нагорье. В последние два-три года его приезды в К-Л [22] К-Л — так сами малайзийцы, особенно живущие в столице, в разговорах называют Куала-Лумпур. сошли на нет. Давным-давно я осознала, что он — единственный близкий друг, которого мне суждено иметь.

— Ты сейчас так разглядывала эту птицу, — сказал он, — словно всматривалась в прошлое.

Я оглянулась еще раз на цаплю. Птица ушла подальше, забираясь в пруд. Туман поднимался с поверхности воды в шорохах ветра.

— Я думала о днях былых…

— На секунду-другую, стоя там, я решил, что ты вот-вот растаешь, исчезнешь.

Фредерик помолчал, потом добавил:

— Захотелось окликнуть тебя.

— Я ушла в отставку из Суда.

В первый раз я сказала это вслух другому человеку. Похоже, что-то внутри меня сместилось и рухнуло, и я сделалась менее цельной, чем прежде.

— Я прочел об этом во вчерашних газетах.

— Фото, которое они поставили, — чудовищное, совершенно чудовищное!

Огоньки зажглись в саду, кружа голову летающим насекомым. Заквакала лягушка. Несколько подруг принялись вторить ей, потом еще, и еще — пока воздух и земля не сотряслись от тысяч утробных звуков.

— А Чон ушел домой, — сказал Фредерик. — Завтра утром придет. Я привез тебе кое-что из продуктов.

— Очень заботливо с твоей стороны.

— Мне надо кое о чем переговорить с тобой. Может, завтра утром, если ты не против.

— Я встаю рано.

— Я не забыл. — Взгляд его скользнул по моему лицу. — Ты одна справишься?

— Прекрасно справлюсь. Увидимся завтра утром.

Похоже, мои слова не убедили Фредерика, но он кивнул. Потом повернулся и устремился к выходу по той же дорожке, по которой я только что прошла. Скоро он исчез среди теней под деревьями.

Цапля в пруду встряхнула крыльями, взмахнула на пробу ими несколько раз и улетела. Сделала один круг над садом, пронесшись мимо меня. В конце петли она распахнула крылья и полетела на огоньки только-только зажигавшихся звезд. Я стояла, запрокинув лицо в небо, и следила, как растворяется в сумеречном свете улетающая птица…

Вернувшись к себе в спальню, я вспоминаю о тарелке с папайей, которую принес А Чон. Заставляю себя съесть оставшиеся дольки, потом разбираю вещи и вешаю одежду в гардероб. В последние несколько лет я наслышалась от людей жалоб на то, что климат нагорья уже не такой прохладный, каким был когда-то, однако тем не менее решаю надеть жакет.

Дом погружен в темноту. Когда я выхожу из своей комнаты, приходится вспоминать, куда сворачивать в его извилистых коридорах. Татами [23] Татами — маты, которыми традиционно застилают полы в японских домах. Плетутся из тростника игуса и набиваются рисовой соломой. Имеют строго определенные размеры: 90 × 180 см (1,62 м 2 ), высота мата 5 см. В Японии площадь комнат традиционно измеряется в татами, что учитывается при постройке дома. в гостиной слегка поскрипывают, когда я прохожу по ним, давно лишенным всяких следов размягчающей ласки босых пяток. Двери на веранду открыты. А Чон поставил тут низкий квадратный столик, с каждой стороны которого уложены коврики, сплетенные из волокон ротанговой пальмы. Ниже веранды пять темно-серых валунов, расположенных на расстоянии один от другого, торчат над прямоугольным ложем из гравия, усыпанного листьями. Один из валунов отстоит от остальных подальше. За этим участком земля мягко идет под уклон, сливаясь с кромкой берега пруда.

Прибывает Фредерик, вид у него сразу делается несчастным оттого, что приходится сидеть на полу. Он бросает на столик картонную папку и опускает тело в сидячее положение со скрещенными ногами, морщась от усилий поудобнее устроиться на коврике.

— Тебе не кажется странным, что ты вернулась сюда? — спрашивает он.

— Куда ни повернусь, всюду слышу эхо звуков, давным-давно отзвучавших.

— Я тоже их слышу. — Он развязывает тесемки папки, достает и раскладывает на столе стопку бумаг. — Это рисунок для нашей последней линии. А это, вот тут… — указательный палец упирается в лист и по скользящей лаковой поверхности стола пододвигает его ко мне… — это для упаковок.