Тан Тван Энг - Сад вечерних туманов

— Древние китайцы называли каракатицу Писцом Океанского Бога, потому что она носит тушь в своем теле, — бормочу я. — Что-то такое Аритомо мне однажды рассказывал. Качество оттисков подходит для вашей книги?

Тацуджи опять прочистил горло.

— Большая часть из них — да. Не так хороши, как работы Канаоки [201] Косэ-но Канаока (работал во второй половине IX в.) — один из основоположников первой настоящей школы японской живописи. , конечно. Так ведь, полагаю, с теми ничьи не сравнятся.

Я смотрю на него, и он поясняет:

— Канаоку помнят за реализм в творчестве. Конь, нарисованный им на стене дворца, говорят, по ночам выходил живой и скакал по поросшей травой земле под осенней луной.

— Некоторые из оттисков пострадали от сырости.

— Даже будь они все в клочках, я хочу, чтобы люди увидели их. Они войдут в мою книгу — с вашего позволения, разумеется.

Он вновь пристально рассматривает гравюру с рыбацким селением и произносит, смягчив голос:

— Это в первый раз, когда я вернулся с войны.

— Только люди постарше, вроде меня… вроде нас… помнят это теперь, — говорю я.

Он отрывает взгляд от укиё-э и смотрит на меня:

— Вам что, нездоровится?

Какое-то время я молчу.

— Вы говорили мне, что были военно-морским летчиком.

Он кивает.

— Вы где базировались? В Баттеруорте? Или Сингапуре?

Мне не дает покоя мысль, что он летел в той, первой волне самолетов, которые бомбили улицы Сингапура и Пенанга. А может, был в эскадрилье, которая потопила «Принца Уэльского» и «Рипалс» [202] Британский линкор «Принц Уэльский» и линейный крейсер «Рипалс» («Отпор») были потоплены в результате налета японских самолетов-торпедоносцев 10 декабря 1941 года. Погибли 840 британских моряков. у восточного побережья?..

Тацуджи, сощурившись, смотрит в окно, словно заметил что-то на горизонте.

— Мы базировались возле рыбацкого селения.

— Где это было?

Я шарю рукой у себя за спиной и подтягиваю стул из розового дерева. Сажусь поближе к нему.

Время тянется долго, он молчит.

Наконец начинает рассказывать — медленно, ровным голосом.

«В то утро, когда мне, по разнарядке, предстояло умереть, шел дождь. Я не спал. Всю ночь дождь несло с Южно-Китайского моря, вода хлестала по тростниковым крышам домиков, где мы квартировали. Сезон дождей уже должен был закончиться, а они все шли — день за днем.

Полковник Терудзен, мой пилот-инструктор, был уже на веранде, смотрел на песчаный берег. Между низкими тучами и морем вспыхивали молнии. «Никаких полетов сегодня», — сказал он, когда я присоединился к нему. Произнес он это с явным облегчением. В тот год ему исполнилось сорок, и я знал, что он переживет войну. И меня это радовало.

Небольшой аэродром располагался возле Кампонг-Пенью, на юго-восточном побережье Малайи. Взлетная полоса шла параллельно берегу. Домики теперь были пусты: из летчиков остались только полковник Терудзен да я.

«Никаких полетов сегодня», — повторил я.

Я проживу еще один день. От чувства облегчения кружилась голова и становилось стыдно. К этому примешивались возрастающее разочарование и неопределенность ожидания.

Долг мне надлежало исполнить более двух месяцев назад вместе с остальными летчиками моей эскадрильи. Шестеро из нас совершили перелет с базы ВМФ на Кюсю до самого острова Лусон в Тихом океане. На военно-воздушной базе Лусона мы провели ночь, а на следующий день, рано на рассвете, покинули ее, чтобы нас не обнаружили американцы. Через час после нашего вылета с Лусона начались неполадки в двигателе моего самолета: он надрывался так, словно ему было невмочь тащить подвешенную снизу пятисотфунтовую [203] Около 227 килограммов. бомбу. Эти самолеты не были рассчитаны на то, чтобы нести такой груз. Да и делали их к тому времени тяп-ляп. Я ничего не мог поделать. Война шла уже таким образом, и нашим самолетам отводили в ней роль настолько фундаментальную, что на них даже не ставили рации, чтобы в полете мы не переговаривались друг с другом. Мне оставалось лишь смотреть, как мои товарищи быстро удаляются, направляясь на юг, к Малайе.

А потом они исчезли.

Я сверился с картой, выискивая ближайшую посадочную полосу, молясь, чтобы чихающий двигатель не заглох. Сорок минут спустя я совершил жесткую посадку на военно-воздушной базе Баколод на филиппинском острове Негрос. Базой служило простое скопище деревянных лачуг, окруженных низкими грядами гор, чьи вершины покрывали штормовые тучи. Единственным признаком жизни был «колдун» — полосатый ветроуказатель, трепыхавшийся по ветру, будто пойманная в силок птица.