Эдуард Тополь - Любожид

Нина Антоновна слушала это фанфаронство и не слышала его. Она уже все поняла. Пьяница, который выбросил ее из автобуса, не был, конечно, агентом КГБ. Это не было подстроено. А вот разрешение, которое получили эти ребята… Юрий Владимирович Андропов выбрасывает в эмиграцию ее менеджеров и предлагает ей поехать с ним в Кисловодск – и это, наверно, его самый тактичный и, может быть, последний знак ей, Мироновой, прекратить занятия с еврейскими эмигрантами.

Миронова внутренне усмехнулась: а ведь эти самоуверенные Данкевич и Баранов действительно родились в сорочке. Они никогда не узнают, кто дал им разрешение на отъезд. Вот только будет ли у них там, за границей, такой же высокий покровитель? Впрочем, какое это имеет значение?

– Ребята, – сказала она, – вас когда-нибудь били за то, что вы евреи?

– Ого! – засмеялся Данкевич. – Сколько раз!

– И вас тоже? – повернулась она к Баранову.

– Ну, не сейчас. В детстве… – подтвердил Баранов с такой легкостью, словно речь шла о самом простом и обыденном.

– Извините… – сказала Миронова негромко.

– Ну, вас-то за что? Не вы же… – начал Данкевич.

Но она перебила его:

– Нас…

Муж посмотрел на нее изумленно.

Странные и примечательные события приключились с Борисом Кацнельсоном, 24-летним инженером из сибирского города Минусинска, с того памятного мартовского четверга, когда перед входом в московскую синагогу рыжебородый а ид повязал ему на голову тфилин и заставил прочесть «Шама Исрайэл».

Во-первых, сразу после той молитвы к нему подошли молодой длинноволосый хиппарь с гитарой и еще несколько евреев и евреек. Они поинтересовались, где он остановился, и, узнав, что он прямо с поезда, тут же предложили и стол, и ночлег. Оказалось, что они тоже приезжие, из разных городов, но обитают в одном месте – на квартире у активистки-отказницы Инессы Бродник. Эта Инесса – маленькая пятидесятилетняя еврейка с темными глазами и совершенно седой головой – обладала энергией танковых бригад Ариэля Шарона, заботливостью всеобщей еврейской праматери Сарры и силой духа Жанны д'Арк и Зои Космодемьянской. Ее трехкомнатная квартира в самом центре Москвы, возле Тишинского рынка, была похожа на штаб студенческих отрядов какой-нибудь крупной ударной стройки коммунизма: здесь в разных концах квартиры постоянно стучали две пишмашинки и трещал телефон, а на кухне грелись сразу два чайника и в гигантских сковородках беспрерывно жарилась картошка «на всех». Но самое главное – двери этой квартиры хлопали каждые две минуты, впуская и выпуская вечно спешащих, громкоголосых людей. Правда, в отличие от штабов студенческих отрядов пишмашинки стучали здесь не рапорты о досрочной укладке бетона, а жалобы и петиции в ООН, Верховный Совет СССР, Европейский парламент, Президенту США Джимми Картеру и лично товаришу Леониду Ильичу Брежневу. А три радиоприемника «Рига-110» – по одному в каждой комнате – были настроены не на радиостанцию «Юность», а на Би-би-си и «Голос Израиля». И в отличие от студенческих активистов-ударников посетители этого штаба говорили с порога не «Салют!», а «Шолом!». Но затем они все равно переходили на русский. Они приносили информацию, где, кому и с какой мотивировкой отказали. Где, кому и каким образом удалось добиться пересмотра дела. Где, кого и за что забрали.

Как понял за пару дней Кацнельсон, эту информацию здесь кто-то учитывал, сортировал и тут же принимал оперативные меры, а именно: сведения об отказах и арестах уже через несколько минут уходили из квартиры, причем уходили в прямом смысле этого слова – на чьих-то быстрых ногах. Иными словами, эти сведения никогда не передавались из этой квартиры по телефону, а их уносили даже без записи в блокнот – в памяти. Но буквально через несколько часов эта информация, пройдя невидимым путем к иностранным журналистам, живущим в Москве, улетала за пределы Империи и тут же возвращалась в нее на радиоволнах «Свободы», «Голоса Израиля», Би-би-си или других западных радиостанций.