Эдуард Тополь - Любожид

Одновременно следует отметить влияние еврейской эмиграции на движение крымских татар, месхов и чеченцев, выселенных в свое время из Крыма и Кавказа в Сибирь и Казахстан. Здесь также налицо переход от отдельных просьб к организованным движениям, митингам и прочим сборищам, выступающим с требованиями вернуть им их землю.

И последнее. Несколько лет назад, когда практически все евреи-эмигранты уезжали в Израиль, этот процесс никак не сказывался на настроениях коренных народов нашей страны. Но с тех пор, как все большее число еврейских эмигрантов едет вместо Израиля в США, Канаду и Австралию, – с этого времени мы наблюдаем резкое увеличение попыток русских, украинцев и других восстановить переписку с родственниками, покинувшими страну в двадцатые и тридцатые годы, завязать связи с иностранными туристами и любым способом, даже с помощью фиктивных браков, выехать из СССР. Особую активность в этом проявляют грузины и другие кавказские нации, где стоимость так называемой еврейской невесты уже достигла 10 тысяч рублей!…

Тут Польский оторвал взгляд от текста и бросил быстрый взгляд на членов Политбюро, ожидая от них смеха или хотя бы улыбки. Потому что даже беглая благосклонная улыбка этих патриархов партии могла определить вашу карьеру на много лет вперед.

Но патриархи – Брежнев, Устинов, Черненко, Пельше, Суслов, Гришин, Мазуров и Кириленко – не улыбались. Они сидели с опущенными к столу взглядами, а их обвисшие от сытой старости щеки не выражали абсолютно ничего. И значит, заключил про себя Гольский, все это им уже известно, даже цена на «еврейских невест» в Грузии. А шестидесятилетняя «молодежь» Политбюро – Кулаков, Демичев, Долгих, Рябов, Русаков, Зимянин и другие – выглядели насупленно, словно само это обсуждение еврейской проблемы оскорбительно для их партийно-великорусского достоинства.

Нужно закругляться, решил Гольский и поспешно зачитал последний абзац своего информативного сообщения:

– То, что теперь при любых конфликтах с государственными органами евреи, немцы, крымские татары и прочие группы населения обращаются то в ООН, то к американскому конгрессу, то к так называемой мировой общественности и даже к руководителям Итальянской и Французской коммунистических партий, – все это крайне затрудняет работу наших дипломатов за рубежом, подрывает престиж нашей партии как лидера международного коммунистического движения и компрометирует наше государство в глазах народов Южной Америки, Африки и Ближнего Востока, которые ведут борьбу за наш, советский, путь развития. Можно с уверенностью сказать, что продолжение еврейской эмиграции будет только способствовать расширению и углублению всех этих процессов и может привести к самым непредсказуемым последствиям. Все. Спасибо за внимание.

Три последних слова тоже были написаны на листе – чтобы Гольский не забыл их, особенно после столь резкого вывода, продиктованного ему самим Андроповым еще вчера вечером.

Закрыв папку, Гольский осторожно посмотрел на секретарей ЦК. Эта «тайная заутреня» апостолов коммунизма отличалась от «тайной вечери» Христа не только помпезной обстановкой гигантского конференц-зала с его текинским ковром на полу, красным бархатом финских кресел, пепси-колой и нарзаном перед каждым из сидящих за столом заседаний, но особенно – стариковски-одутловатыми лицами самих «апостолов». Однако между теми, христовыми, и этими, брежневскими, апостолами было и родство – тут, на Старой площади, тоже был некто, готовящий гибель вождю. Правда, до этой гибели было еще далеко, целых три года, но сегодня, сейчас, он, Юрий Владимирович Андропов, с помощью Гольского проверял свой первый ход. Гольский поразился, что понял это только сейчас, здесь, в конце своего доклада. И от страха, что его, как пробную пешку, шеф подвел под удар брежневской мафии, – от этого страха у Гольского похолодели даже волосы на голове.

– Гхм… Гхм… – прокашлялся между тем Брежнев, поднимая на Гольского свое тяжелое, бровастое, бугристо-красное лицо. И уперся в него взглядом: – Кхм… Получается, как в анекдоте, да? Все уедут, а мы с тобой останемся? А? Или ты тоже уедешь?

Конец, подумал Гольский, вдруг ощутив, что он не в силах произнести ни звука.

– А? – требовательно повторил Брежнев.

В отчаянии Гольский сглотнул слюну и услышал, как Суслов сказал Брежневу:

– В анекдоте, Леонид Ильич, все уезжают, кроме вас и меня.

– О нет! – вдруг живо сказал ему Брежнев. – Тогда я лучше тоже уеду! Ты меня за…ешь марксизмом-ленинизмом!