Эдуард Тополь - Любожид

А кстати, вдруг подумал Гольский, не за счет ли западных кредитов, полученных за разрешение еврейской эмиграции, готовятся сейчас наши замечательные спортсмены к следующим олимпийским победам?

Эта странная и даже слегка язвительная мысль вернула Гольского в русло его прежних размышлений. Хотя он был органичной частью той гигантской машины, которая называлась советской системой, он не только позволял себе иронизировать на ее счет, но в своей внутренней, для себя, язвительности особенно часто прохаживался по поводу именно тех «маразматиков», которые находились сейчас от него всего в нескольких шагах, за высокой и светлой дубовой дверью. Брежнев, Черненко, Устинов, Пельше, Суслов, Мазуров – способны ли они в их преклонном возрасте принимать самостоятельные решения или все эти еженедельные, по четвергам, заседания Политбюро – только театр старперов, кивающих головами в знак одобрения подготовленных за их спиной решений?

Позволяя себе такие мысли, Гольский отнюдь не был диссидентом, ничего подобного! На шестидесятом году существования Империи в ней не оставалось ни одного человека, который бы тайно или полуоткрыто не иронизировал насчет ее основоположников и основодержателей. «Но тогда какой же мощной и несокрушимой должна быть эта система, – часто восхищался Гольский, – если изнутри она состоит из таких, как я, иронизирующих винтиков, сверху управляется такими полуживыми мумиями, как Брежнев, и – работает! Да что там работает – мир завоевывает! Анголу, Лаос, Никарагуа… Но стоп, – тут мысленно оборвал себя Гольский, – здесь не место думать об этом!»

И он осторожно посмотрел по сторонам, словно кто-то мог подслушать его еретические мысли.

В приемной стояла та напряженная тишина, которая всегда сопутствует нервному напряжению посетителей высочайших инстанций. Слева от Гольского сидела целая бригада академиков и руководителей Гидропрома, авторов поистине имперского «проекта века» – поворота сибирских рек в среднеазиатские пустыни. Только египетские фараоны брались в свое время за столь грандиозные строительства. А справа от Гольского были два совершенно неизвестных Гольскому моложавых маршала – лишь по их бронзовому загару, странному для московской весны, можно было предположить, что они только что с Байконурского космодрома. Еще дальше под знаменитой картиной Налбандяна «Есть такая партия!» сидел в кресле молодой и, пожалуй, самый знаменитый в СССР кинорежиссер – Виктор Кольцов. Он, единственный в этой комнате, был не в пиджаке и не в галстуке, а в какой-то богемно-джинсовой куртке и, вытянув длинные ноги, читал «Пари-матч». Здесь, в ЦК КПСС!

На такую вольность мог пойти только человек, который получил Гран-при на последнем Каннском фестивале.

Боже мой, подумал Гольский, глядя на Кольцова, неужели они там способны за пару часов принять решения по спорту, повороту рек, космонавтике, эмиграции и даже кинематографу! Ведь каждое их решение – это не только изменение русла Енисея, это поворот судеб миллионов!…

– Товарищ Гольский, зайдите. Приготовиться Гидропрому…

Сунув под мышку папку «К докладу», Гольский быстро встал и какими-то враз одеревеневшими пальцами одернул на себе китель. И точно, как Павлов до него, набрал в легкие воздух.

– Вчера по Би-би-си… опять передавали… про какую-то демонстрацию на Пушкинской… – медленно, с придыханием, но и с капризностью в голосе сказал Брежнев Андропову, не обращая внимания на Гольского, стоявшего перед длинным столом для заседаний.

– Я знаю… – ответил Андропов, поигрывая пальцами по тексту своего проекта решения относительно еврейской эмиграции.

– Выходит, мы ще Щаранского не успели посадить, а вже другие у тюрьму хотят, за компанию? – подпел Брежневу его друг Константин Черненко.

– Потому что по этому Щаранскому нет приговора! – вместо Андропова жестко сказал Кулаков. – Давно надо было дать ему вышку и не цацкаться! Сразу стало бы тихо!

Андропов промолчал, и Гольский знал почему. Дело Анатолия Щаранского, передавшего американцам полный перечень лагерей и тюрем в СССР, здесь обсуждали месяц назад. Но поскольку не так-то просто подвести это под статью «измена Родине», решили это не афишировать, и пот Прокуратура бьется над свидетелями «шпионской деятельности» Щаранского уже больше года…

– А почему они вообще именно возле Пушкина устраивают эти сборища? – требовательно уставился Кулаков на Андропова.