Эдуард Тополь - Любожид

Боже мой, вдруг подумал Рубинчик, проникая взглядом в плоть вековечной Истории. Боже мой! Совсем недавно мой предок, который жил еще до Иисуса Христа, вот так же, как я, бежал с семьей и душами своих предков из земли Египетской… а потом из Иерусалима… и из Персии… и из Испании… И всюду мы оставляли книга, дома и могилы… И опять бежали, чтобы начать все сначала с другим народом, и учились их делу, и выходили с ними на войну, и любили их женщин, и рожали им Левитанов, Мечниковых и Пастернаков, и становились у них каганами и даже царями – зачем? Каждые сто или двести лет тысячи еврейских душ, зарезанных кто царем Вениамином, кто князем Олегом, кто Богданом Хмельницким, опять и опять поднимаются из могил и тащатся с нами в новое изгнание, хватаясь за поручни наших поездов и стуча копытами своих низкорослых коней.

Нет, вдруг подумал Рубинчик о Крамере, он уже не еврей. Потому что идея пострадать за чужую вину – это чисто русская идея, это от Достоевского и даже, наверно, от Христа. Но мало мы страдали и до Христа?…

Летит поезд, громкими гудками пытается отогнать ночные тени, но как только очередной гудок истаивает в темноте, из заснеженных русских лесов и полей снова и снова выходят души убиенных еврейских стариков и старух, мужчин и женщин, чтобы вмеcте со своими потомками навсегда уйти из этой окаянной и возлюбленной страны.

Рубинчик вглядывался в ночь, пытаясь увидеть в ней свою мать и отца, летящих рядом с окном.

А может, плюнуть на все, вдруг подумал он, плюнуть на свои амбиции, планы и даже на Книгу и отвезти их в Израиль? Там они успокоятся…

Он посмотрел на жену. Неля лежала наискось от него, на нижней полке, и в свете какой-то станции, промелькнувшей за окном, он вдруг увидел, что она не спит, а плачет с открытыми глазами.

«Подними Борю, я хочу увидеть его в последний раз!» – вспомнил он крик своей тещи и понял, о чем плачет его жена.

В отличие от его предков, которые все до единого превратились в тени и духи, Нелины родители были живы. Но живыми она их только что видела в последний раз.

А поезд все тянул и тянул на Запад все свои двенадцать вагонов. В десяти из них советские офицеры и дипломаты играли в преферанс, почитывали Юлиана Семенова и газетные сообщения об очередных происках империалистов и сионистов, пили дешевый молдавский коньяк, рижский бальзам, польскую сливянку и грузинский чай, закусывали киевской колбасой и рассказывали анекдоты армянского радио. У всех без исключения пассажиров этих десяти вагонов было прекрасное настроение и полная уверенность в своем безоблачном будущем. Мир принадлежал им – коммунистам, солдатам Кремля. Две тысячи лет назад так легко и весело пили вино римские легионеры, направляясь в какую-нибудь Грецию, Израиль и прочие отдаленные провинции своей империи. И так же по-хозяйски катили во Францию и на Украину немецкие офицеры всего лет сорок назад.

Но через эти вагоны, сквозь сигаретный дым, офицерские шутки и предложения «украсить компанию» и «угоститься алжирскими мандаринами», вперед, к четвертому вагону, пробиралась на последнее свидание с возлюбленным своим Кацнельсоном молодая русская женщина Наташа. Впрочем, она знала, верила и чувствовала, что это их последнее свидание – не последнее. Потому что рано или поздно она все равно сбежит из этой Империи за своим Боренькой Кацнельсоном – сбежит, куда бы он ни поехал!

Да, жестокую, необъяснимую шутку сыграла история с Империей коммунистов. Они подмяли под себя целые государства вмеcте с их армиями, правительствами и природными богатствами. Они железным занавесом, как обручем, сковали больше сотни великих и малых народов: известных независимостью и воинственностью грузин, поляков, венгров, татар, корейцев… Но на седьмом десятилетии их правления, в эпоху максимальной военной и политической мощи, они не смогли удержать в пределах даже собственной метрополии евреев – крохотный народ, не имевший ни своей территории, ни армии, ни даже своей газеты.

Некоторые историки объясняют этот феномен случайным стечением экономических обстоятельств, в силу которых московские правители были вынуждены менять евреев на американское зерно и технологию. Другие – разгулом массового государственного антисемитизма. Третьи – отчаянной борьбой евреев за выезд в государство Израиль, их обреченными на аресты демонстрациями, сидячими забастовками и даже попытками угона самолетов. Четвертые видят тут мистический, Божий промысел, который, как известно, уже пять тысяч лет хранит евреев от тотального уничтожения и ассимиляции.