Эдуард Тополь - Любожид

– Вы что – уже не понимаете по-русски? – сказала инспектор Собачникова. – Во-первых, мы вам уже не товарищи. Во-вторых, мои дети не имеют ничего общего с вашими. А в-третьих, эта скрипка – ценность культуры. Зачем государству брать у вас бумажные рубли за итальянскую скрипку, если оно эти рубли само может напечатать сколько угодно! А вот итальянскую скрипку мы напечатать не можем. Купите своему вундеркинду советскую скрипку и езжайте! Вы поняли?

Неля посмотрела в глаза этой откровенной даме. Да, теперь и здесь они уже не стесняются говорить то, что думают. И даже бравируют своей откровенностью. Скрипки советского производства звучат, как бочки, и эта образованная министерская стерва знает это не хуже Нели. Но что же делать? В глазах этой ревнительницы советской культуры не было ничего, кроме откровенной насмешки.

«Только не разревись перед этой сукой! – сказала себе Неля и, сдерживая слезы бессилия, неверными руками завернула скрипку в бархат, положила ее и смычок в футляр, закрыла замки и пошла прочь. – Никогда и никто, – подумала она, – не сможет объяснить там, на Западе, отчего мы уезжаем, бросая свои квартиры, холодильники, машины и скрипки…»

– Эй! Вы фото забыли! – сказала ей вслед инспектор Собачникова.

Неля вышла из зала на резкое солнце и встретила нетерпеливые, вопрошающие глаза очереди. Среди этих глаз только голубые глаза Когана и карие глаза Буини смотрели на нее с участием.

«Нет, – подумала снова Неля, – никаких рукописей Лева не повезет с собой в багаже. Только через мой труп!»

Еще несколько лет назад среди сотрудников таможенной службы Второго управления КГБ должность начальника московской грузовой таможни считалась тупиком карьеры и ассоциировалась только с мат-перематом грузчиков и скандалами с диспетчерами железных дорог.

Но с началом еврейской эмиграции именно этот небольшой, даже без секретарши, кабинетик на третьем этаже длинного четырехэтажного дома номер 1-А на Комсомольской площади стал вожделенным и в то же время гибельным местом. Даже самые рьяные и незапятнанные молодые партийные и гэбэшные выдвиженцы, горящие желанием построить на своей честности карьеру, уже через неделю после вселения в этот кабинет утрачивали невинность, или, говоря языком официальным, «попадали в паутину сионизма и падали жертвой стяжательства». А проще сказать – начинали брать взятки.

Да и как было не брать, когда поток немыслимых для простого человека денег и подношений в виде ювелирных изделий начинал ломиться в ваши двери в 7.00 утра и не прекращался до вечера. Конечно, далеко не все евреи-эмигранты были подпольными миллионерами, нажившими свои состояния в теневой экономике южных по преимуществу республик или на пошиве джинсов или плащей «болонья» где-нибудь в Риге. Но рядовой эмигрант, то есть эмигрант среднего достатка, обычно и не поднимался в кабинет начальника таможни. Рядовой эмигрант вез с собой главным образом книги – гигантское количество русских книг, без которых, как выяснилось, ни один еврей просто не мыслил своей жизни в Израиле, Америке, Канаде и в Австралии. Иногда эти книги сопровождала домашняя утварь, энное количество мебели и даже пианино…

Но со всем этим массовым потоком этих книг, затрепанных нот, застиранного белья и дешевой мебели легко, без всякого начальства справлялись рядовые инспекторы в общем зале досмотра и упаковки багажа.

О, безусловно, и эти инспекторы брали взятки. Например, за «недосмотр» книг, объявленных «национальным достоянием советского народа». Приказом министра культуры в категорию «национального достояния» входили в те дни все книги, изданные в СССР до 1946 года, даже сочинения Джека Лондона, Бальзака и Карла Маркса. Впрочем, сочинения Маркса, а также его гениальных учеников Ленина и Сталина евреи с собой почему-то не везли, но вот без Джека Лондона, Фенимора Купера, Сергея Михалкова и Владимира Солоухина из СССР не выезжала ни одна еврейская семья! Да, эти читатели легко смирялись с тем, что из их багажа инспекторы изымали, как запрещенные к вывозу, семейные реликвии в виде бабушкиных серебряных ложек или маминого фарфора, но они стояли насмерть, устраивали скандалы и грозились, что вообще не уедут из СССР, если им не разрешат взять с собой полные собрания сочинений Шолохова, Маяковского и Николая Островского.