Эдуард Тополь - Любожид

Спустя неделю Каторгин прислал Цвигуну личные дела трех начальников сибирских лагерей, известных всему уголовному миру под кличками Бешеных. Причем в каждой из этих папок лежали рапорты инспекционной службы ГУИТУ, которые характеризовали кандидатов – двух мужчин и одну женщину – как совершенно неподкупных.

Изучая их личные дела, Цвигун с первой же минуты остановил свой выбор на женщине. Будучи сам мужчиной в полном расцвете сил, он понимал, что абсолютно неподкупных мужчин в природе не бывает. А что касается женщин, то черт их знает. Начальница Салехардского женского лагеря номер ЯЩ/527 майор Седа Рагимовна Ашидова – татарка, 42 года, холостая и член КПСС – была награждена двумя медалями «За трудовую доблесть», семью Почетными грамотами «За образцовую службу», тремя Кубками за первое место в социалистическом соревновании исправительно-трудовых учреждений Сибири и именным пистолетом системы «Макаров», подписанным ей лично министром МВД СССР генералом Щелоковым. А у зечек – кличками Стерва, Фашистка и Бешеная. Поэтому Цвигун решил, что лучшей кандидатуры для противостояния сионистским искусителям и придумать невозможно.

Были ли у Цвигуна какие-то личные планы насчет Седы Ашидовой в тот момент, когда он рассматривал ее черно-белую, 6x8 фотографию, или не было никаких намерений – этого никто не знает. Доподлинно известно только, что жену свою, обычно посвященную во все его служебные дела, он на этот раз не поставил в известность ни о переводе майора Ашидовой из системы МВД в систему таможенных войск КГБ, ни о выделении ей в Москве двухкомнатной квартиры за счет жилой площади, освобожденной лицами, выехавшими на постоянное жительство в государство Израиль.

И Седа Ашидова оправдала возложенные на нее надежды. В первую же неделю исполнения обязанностей начальника таможни в ее кабинете скончался от инфаркта подпольный бакинский миллионер Гутман, во вторую – потомственный саратовский дантист Розенцвейг. У обоих были обнаружены в карманах ювелирные изделия стоимостью от трех до пяти тысяч рублей и конверты с деньгами на сумму в 10 000 рублей. А вскрытие и тщательная проверка их багажа, задержанного в таможне, показали, что в числе запрещенных к вывозу предметов там были старинные персидские ковры ручной работы, музейная золотая и серебряная посуда, а также золотые «червонцы» и бриллианты, спрятанные в предметы домашнего обихода.

Третья неделя пребывания Ашидовой в таможне принесла четыре инфаркта, три обморока и попытку выброситься из окна ее кабинета.

А когда слухи о неподкупности майора Ашидовой расползлись по эмигрантским кругам и поток посетителей в кабинет с матово-стеклянной дверью пресекся, Седа спустилась в общий зал досмотра багажа и быстро навела там такой же образцово-тюремный порядок – глухой бетонной стеной немедленно отделила инспекторов и упаковщиков от владельцев багажа и стала сама следить затем, чтобы не допускать никаких контактов между ними.

Маленькая, узкоглазая, кривоногая, в хромовых сапожках и с мелкой оспинкой на круглом лице, майор Ашидова прохаживалась меж огромных багажных ящиков, постукивая себя стеком по голенищу сапога, и зорко, как ястреб, следила за малейшим подозрительным движением как своих сотрудников, так и клиентов, отправляющих багаж.

– Назад! Что это вы передали? Идите сюда! Покажите! Откройте этот ящик! Не важно, что он уже проверен! Открывайте, я буду проверять!

Еще через неделю врачи близлежащей больницы имени Склифосовского уже знали, что каждый новый вызов «Скорой помощи» по адресу Комсомольская площадь, 1-А, наверняка означает очередной эмигрантский инфаркт в отчаянии от непробиваемости Седы Ашидовой.

И если раньше слава майора Ашидовой была узковедомственная, только среди зечек и уголовниц, то теперь Седа Ашидова стала всесоюзной знаменитостью – все деловые евреи от Киева до Владивостока и от Норильска до Душанбе знали, что ее пробить нельзя. И к трем записанным в личное дело Ашидовой кличкам прибавились еще три: Чингисхан, Сталин и Могила. Причем первые две ей дали сами ее подчиненные – инспекторы, лишившиеся своих мелких, но ежедневных взяток.

– Если ее нельзя купить, – рассуждали евреи, тормознувшие свой отъезд из-за непробиваемости Ашидовой, – то есть только два выхода. Или убить, или трахнуть.

Но хотя серьезные деньги, которыми обладали эти люди, давали, казалось бы, возможность реализовать и то и другое, на практике оба варианта оказались неосуществимыми. Первый – потому, что слишком явным был бы мотив убийства: кому Седа мешала, те ее и убрали. Репрессии обратились бы против всех евреев, а лучшие ищейки МУРа были бы брошены на поиски конкретных убийц. И нашли бы они этих истинных убийц или нет – не важно, несколько евреев все равно получили бы «вышку». Таким образом, первый вариант был отвергнут с самого начала.