Сергей Кузнечихин - Седьмая жена Есенина

Голова раскалывается. Пора выпить. Очень хорошо, что наши классики так бережно относятся к собственным персонам. Иначе бы все выхлестали. А так, глядишь, и нам с барского стола перепало. В таких мелочах мы не гордые.

Кстати, я тебе врал, что знаком с Куваевым. Никакой он не Олежка для меня. Но может, скоро познакомимся. Интересно, как он там? С кем чифирит и кого пинками гонит от своего костра? Догадывается ли, что его здесь почти забыли? Кончилась романтика. Была и нету. А может, и не было ее? Просто гуляла девка, полыхая румянцем и хлопая ресницами, да некстати в баньку заглянула, сауну захотелось испробовать, и выбралась оттуда, не заметив по пьянке, что весь макияж отмылся. Для кого-то, может, и так, но не для меня.

Хорошую водку оставили старшие собратья по перу. Гастрономические вкусы у них значительно утонченнее литературных. Жаль, что бутылка мала. А до утра еще долго.

И как ни крутись, сколько ни виляй, а придется говорить и ПРО ЭТО, иначе и начинать не стоило.

Нет, пожалуй, еще чуть-чуть приму.

Какие женщины становятся музами? Не самые добропорядочные – это уж точно. Чаще всего – стервозные. Только и стерва стерве рознь. У одной все откровенно, с вызовом и напоказ. Принимайте, мол, такую, какая есть, чтобы потом уже без претензий. И принимают, кидаются в омут, закрыв глаза и заткнув уши. Правда, несмотря на честные предупреждения, претензии потом все-таки появляются, но это уж слабость наша. Зато иные на первый взгляд сущие ангелы. Особенно если внешность подобающая. В конце концов под нее и подстраивается поведение женщины. Лариска – муза Кости. На свадьбе все умилялись – какая красивая пара. Жених с утонченным интеллигентным лицом и миниатюрная невеста с распахнутыми глазищами. Но не ангельским ликом околдовала третьекурсница молодого кандидата наук, а умением восторженно слушать, постоянной уверенностью, что ее мужчина самый умный. При ней Костя стал забывать, что он посредственный поэт, по крайней мере смирился с фактом без особых мучений и все силы бросил на свою филологию, на умные статьи, на то, чем до Лариски занимался без желания, отбывая обязаловку. Кстати, именно она подсунула Косте мои стихи. А потом и со статьей поторопила. Начинал он рецензиями на Андрея. Каждый сборник отмечал и что-то находил в нем. После газетных рецензий большую статью, можно сказать, очерк творчества в журнале напечатал. Достаточно убедительный. Он и мне пытался доказать, что Андрей настоящий поэт. Я сильно не спорил. Не хотелось Костю обижать. Но если честно признаться, я не совсем понимаю, кого можно называть настоящим поэтом. Не по нутру мне все эти пьедесталы и ценники. Тот же Андрей – пишет легко и очень много. Наверно, оттого и улыбчив. Но за его легкость расплачиваются стихи, они тоже какие-то легковесные, хотя внешне кажутся весьма привлекательными. Когда случилась дурацкая стычка с мордобоем, я перестал заходить к Косте и вообще боялся показываться им на глаза. Лариска сама отыскала меня и спросила, как все произошло. Я объяснил. Даже извинился перед ней, что ударил их старого друга. Стоял, мялся, как мальчишка. А она вдруг заявила, что извиняться не надо ни перед ними, ни перед Андреем – тот получил заработанное. Что угодно от нее ожидал, только не этого. И голос был такой жесткий, непривычный для нее, и грудь от возмущения заволновалась. Стою, хлопаю глазами и боюсь, как бы и мне под горячую руку не попасть. Но она быстро успокоилась, в голос возвратились привычные, немного ахмадулинские, нотки, начала прощаться, а потом вдруг спросила, как я вообще отношусь к стихам Андрея. Обрадованный прощением, я сказал, что поэт вполне приличный, претензии, разумеется, есть, но они у меня даже к Павлу Васильеву имеются. Еще что-то нес вполне миролюбивое. Она и дослушивать не стала. Усмехнулась, подняла головку и прочла стихотворение, достаточно длинное, и при этом ни разу не сбилась. Голосом ничего не выделяла, почти монотонно, с какой-то подчеркнутой безразличностью. Стихи были о любви. Достаточно откровенные, но изящные. Она закончила читать. Стояла молча, но во все глазищи требовала ответа. Заставлять себя не потребовалось. Я искренне похвалил…

А два часа спустя, зажатый попутчиками в автобусе, догадался, что стихи о ней. Пришел домой, покопался на полке и нашел сборник Андрея, изданный два года назад. Перечитал стихотворение. Никаких сомнений. Она. От слов исходил запах греха. Я даже видел их потные слившиеся тела. Хотя ни о чем таком не говорилось. Но где-то там, в полумраке, за полупрозрачными шторами угадывались контуры влюбленных и слышался невнятный, но горячий шепот. Удачное получилось стихотворение. Случайно вырвалось, можно сказать. Не ожидал я подобного от Андрея. А уж от Лариски-то…