Сергей Кузнечихин - Седьмая жена Есенина

– Барин тебя простил. Нет, Калмыков, это ты простил барина. Ты великодушен, Калмыков.

Он зашел в спальню и забрал с кровати кошку, усадил ее на угол стола и придвинул к ней блюдце с колбасой.

– Давай, Светка, выпьем.

Кошка зевнула, потом искоса посмотрела на блюдце и недоверчиво тронула колбасный кружок лапой, но есть не стала и спрыгнула на пол.

– Брезгуешь со мной пить. Думаешь, я испугался на курорте. Дура ты, Светка. И ты ненавидишь меня. Недаром я назвал тебя в честь главной редакторши нашего издательства.

Он хотел налить и себе, и кошке, но водки хватило только на полрюмки. Часы на руке стояли. Будильник жена унесла к себе. Он прислушался к улице. Сначала ему показалось, что и машины перестали ходить. Но вскоре проурчал мотор, потом выполз встречный звук. В домашних тапочках и в плаще, накинутом на рубашку, он выбрался к перекрестку. Первое же такси шло с зеленым светом. И остановилось оно ровнехонько возле него. Оставалось протянуть руку и открыть дверцу. У такого вежливого работника обязательно должна быть водка, услужливость – отличительная черта профессионала.

– Пузырь.

– А больше ничего не потребуешь? – почему-то взъелся таксист.

– Попробуй, предложи.

Таксист внимательно посмотрел на него, но, увидев готовность к продолжению любой беседы, вылезать из машины не решился, дернул дверцу на себя и одновременно включил скорость. Довольный собой, Калмыков захохотал ему вслед. Со вторым таксистом до провоцирования драки не дошло. Тот почему-то сразу определил, что голосует не пассажир, а покупатель, и, не дожидаясь вопроса, протянул ладонь за деньгами. Бутылка приятно оттягивала карман, однако спокойствия не было. Специально удлиняя путь домой, он прошел мимо переговорного пункта и встретил-таки двух парней и обрадовался, что их именно двое – приставать к троим было страшновато, цепляться к одинокому – стыдно, а тут вроде как и перевес на их стороне, но перевес разумный.

– Закурить не найдется?

Ближний к нему парень протянул пачку.

– А можно три?

– Разумеется, пьяному без курева – смерть, по себе знаю.

И пришлось благодарить, говорить, какие они хорошие парни, и просить прощения за беспокойство. Он чуть было не пригласил их к себе, но посчитал, что бутылки на троих будет мало. А дома, выпив первую рюмку, пожалел, что не позвал их. Пить в одиночестве стало скучно, а сил на поиски собутыльника не осталось. Был бы в квартире телефон… но телефоны ставят только общественно полезным людям, а он для этого общества личность лишняя, он никому не нужен. Разве что жене. Но Иришка спала. Он снова налил в две рюмки. Потом стали наборматываться стихи. Сколько раз он пытался во хмелю записывать свои шедевры, а наутро оказывалось, что написаны они китайскими иероглифами, расшифровать которые невозможно. А теперь вдруг четко увидел, как можно перехитрить водку. Достал из шкафа машинку и, чтобы не убирать тарелки, установил ее на стул, вставил чистый лист и отпечатал:

Было еще четыре строки, но пока готовился, они куда-то потерялись. Он выпил еще рюмку и подошел к окну. Перед тем как открыть раму, надо было снять кактусы, которыми был уставлен весь подоконник. Но не таскаться же по комнате с горшочками перед таким ответственным шагом. И не управиться с ними за обещанные пять секунд. А о чем были следующие четыре строчки, так и не вспоминалось. Какой-то свеженький образ в них все-таки промелькнул. Какой? По дороге проползла машина «Скорой помощи», словно катафалк. И ехала она почему-то очень медленно. Он провел рукой по стеклу и нечаянно задел локтем за кактусовые иголки. Увидеть занозы было нельзя, только на ощупь – близок локоток… – убийственная и неопровержимая, как жизнь, банальщина. А с потерянной строфой пропало нечто свеженькое, нечто от предутреннего воздуха, за глотком которого можно выйти на балкон. Выйти очень просто, потому что дверь туда сделана в кухне. Несколько шагов, и можно, положив руки на перила, вздохнуть полной грудью, и никаких горшочков с колючими уродцами.

Утром жена увидела раскрытую балконную дверь. Раздетый догола Калмыков спал, стоя на коленях и навалившись грудью на опрокинутый ящик.

– Ты что, заблудился?

– Да вроде того.

– Перебирайся в постель, пока не остыла, только в зеркало не заглядывай.

Ни в зеркало, ни на жену – скорее в спальню и с головой под одеяло. Залег и затаился, тужась вспомнить, почему оказался голым на балконе и осталось ли что-нибудь в бутылке, купленной у таксиста. Если осталось, то Иришка прятать не будет. Только нужно дождаться, когда она уйдет на службу. Но не дождался, задремал.