Геннадий Смирнов - Российский бутерброд

Слушаю вас, – голосом человека, уставшего от бесцельных разговоров, произнёс Василь Васильич. На трубке по ту сторону эфира явно не ожидали такого ответа, отчего не были готовы отреагировать на него адекватно. Создавалось впечатление, что там не просто молчали, а глупо моргали широко раскрытыми глазами или глотали ртом воздух.

– Необходимо встретиться. – Ответила, наконец, трубка, минуя приветствия и другие формальности, всеми голосовыми оттенками давая понять, что предложение не обсуждается. Таким образом, вероятно, стараясь показать, «кто в доме хозяин».

– Когда? – Равнодушно поинтересовался Василь Васильич.

На той стороне разразились молчанием, в котором чувствовались неимоверные усилия, чтобы сдержаться и не потрясти радиоканал таким ненормативом, что не снился ни Шнуру, ни Сорокину, ни Минаеву, ни всем им вместе взятым. Однако в эфир попало только: – Что значит когда? – Произнесённое, правда, не с меньшими эмоциями. И это понятно, ибо раньше вопрос времени никогда не обсуждался.

– Ну хорошо, – хозяин кабинета для виду пошуршал листками настольного календаря так, чтобы его слышали в трубке и, как будто делая одолжение, добавил – завтра, во второй половине дня, после чего сразу же услышал короткие гудки, и тоже отключил телефон.

Василь Васильич представил, что творилось там, где нервно прервали с ним разговор. С одной стороны, их бессильная злоба радовала его, столько лет ожидавшего подходящего момента, чтобы приобрести независимость в своих решениях и действиях. С другой – будь он на их месте, пожалуй, вёл бы себя точно так же, если не более решительно. Но злоба тех была действительно бессильной, потому что рычагов, способных изменить ситуацию, у них почти не осталось. Василь Васильич наверняка знал, о чём завтра во второй половине дня пойдёт разговор. И то, что будет он совсем коротким, и, скорей всего, последним, по крайней мере, в таком тоне и формате. И если они не оглупели от временной вседозволенности и безнаказанности, то должны понять, что случившееся с членом палаты Парламента – вовсе не случайность, и для особо непонятливых может превратиться в закономерность. И чтобы окончательно поставить все точки над всеми I, он непременно оставит там особый телефон, после чего, только он сможет им позвонить, если захочет.

Как бы решительно ни был настроен Василь Васильич относительно предстоящей встречи и беседы, только что состоявшийся телефонный разговор не оставлял его в покое. Он не мог сосредоточиться ни на чём другом, поэтому, для самоуспокоения решил воспользоваться проверенным средством. Он подошёл к окну и, заложив руки в карманы брюк, покачиваясь с пятки на носок, вновь принялся просто созерцать пространство между зубчатой стеной и некогда главным магазином страны. Это помогало ему отвлечься от ненужных мыслей и, порой, способствовало притоку полезных.

– Не от народа надо отгораживаться авторитарной властью, а от этих… народу много не надо, пообещай работать на его благо и достаточно. Только обещать надо правдиво и убедительно, и показать, что бороться будешь с бюрократами и казнокрадами бескомпромиссно, до последней капли крови. А там уж, как получится. Страна у нас особая, большая, одному человеку за всем не уследить. Простят. Надо только, в случае чего, покаяться публично. У нас покаяние любят. Не даром в народе говорится – «повинную голову меч не сечёт». Но лучше всё выстроить так, чтобы у большинства и мысли не было, что верховная власть в чём-то ошибаться может или не права. Такое уже было и неплохо работало. Потому что он, который всё это устроил, не с низу, а с верху начинал всех к общему знаменателю приводить. – Здесь Василь Васильич вспомнил, как наблюдал за белкой, сбрасывающей шишки с вековой ели и загадочно улыбнулся.

Молодой человек, который в своих ночных сновидениях продолжал превращаться в Иван Иваныча, в последнее время стал тяготиться своим состоянием. Несмотря на то, что он не мог связывать это с происходящим с ним во сне, потому что напрочь забывал о своих ночных приключениях, как только просыпался, какие-то остаточные явления, всё же, лишали его душевного покоя днём. И это совершенно не соответствовало реальной действительности, ибо она не давала ни единого повода для беспокойства. Как и предполагалось, труды по обеспечению выборного процесса в части, касающейся отведённого ему участка, были достойно оценены. И молодой человек занял обещанное место, которое стал красить, потому что не оно его красит. То есть, жизнь удалась. Только каждое утро начиналось у него со смутного предчувствия чего-то нехорошего. Да и ночью, надо сказать, когда в него вселялся Иван Иваныч, настроение было не лучше. А чему радоваться? Не успел он насладиться своим очередным детищем – побочным правительством, как столкнулся с проблемой его работы. Он не понимал, в чём дело. Но те, кто по каким-то соображениям попал в этот орган с неясными полномочиями, поняли, что нахождение в нём – пустая трата времени. И сейчас собрать его для очередного заседания оказалось невозможным. Иван Иваныч, дабы исправить ситуацию и создать видимость плюрализма мнений, даже обратился к парламентскому меньшинству с предложением войти в это новообразование. Но неблагодарные вожди не оценили его широкого жеста, а некоторые так просто рассмеялись в глаза, заявив, что не хотят быть причастными к его бредовым идеям и отвечать за их, не дай Бог, воплощение в жизнь.