Леонид Шорохов - Володька-Освод

— Ну, старайся, старайся. Смотри только не перестарайся. — Построжев лицо, он повернулся к Сагину. — Еще кто у тебя сегодня ожидается?

Володька, прикрыв ладошкой губы, потянулся к начальникову уху и тихо шепнул словечко.

— А-а-а, — оживился тот. — Одобряю, одобряю. Я же говорил, умен. Молодец.

Явно довольный сообщением, он прошел вперед.

— Ну, где тут у тебя чего?

Володька резво забежал сбоку.

— Сюда, сюда проходите.

В небольшом береговом затончике позади пирса был устроен над водой высокий помост. Четыре мощных двутавра вороненой стали на два метра уходили в галечник акдарьинского берега. По колоннам шла обвязка, на ней и располагался обширный, человек на двадцать, деревянный помост с решетчатым ограждением. Володька не зря гонял на берег бульдозер и буровую установку, — место заслуженного отдыха было сработано на века. Поверх черного пола помост был обшит доской-вагонкой.

Заместитель начальника снова усмехнулся. Вагонку он узнал. Поверх дерева лежали верблюжьи ковры. По периметру дастархана многоцветным радужным поясом бежали атласные курпачи. В центре стояло несколько расписных жостовских подносов с яблоками, виноградом, курагой и прочими дарами щедрой восточной земли. В сторонке виднелся отдельный поднос с лепешками.

Во двор вошла вторая «Волга». На машине не было и пылинки. Володька со всех ног кинулся к ней. Прижав ладонь к груди и согнувшись в низком полупоклоне, он отворил белую дверцу.

Гуляли долго. Съедены были и плов, и уха, и уже по ходу дела сготовили и умяли домламу, а конца веселью все не предвиделось. До одиннадцати насыщались, и пили, и прели. После одиннадцати у большого человека загорелся специфический аппетит. Сыто рыгнув в Володькину сторону, он поднял осоловелые глаза и поманил начальника спасательной станции.

— Разговор есть.

Володька на коленках пополз среди развала тарелок, чайников, обглоданных костей и пустых бутылок. Большой человек, полуобняв Сагина за плечи, навалился на Володьку огромным своим животом.

— Мамашку надо, Володька, — сказал он, обдавая Сагина сытыми запахами бараньего жира и коньяка.

Володька сполпьяна не сразу ухватил, о чем ему толкуют.

— А, а? — бестолково переспросил он. — Чью мамашку?

Большой человек досадливо сморщился.

— Маруську, Маруську давай! Белый мясо кушать будем!

Сбоку придвинулся областной босс.

— Да, — промурлыкал он. — Самое оно. Как раз ко времени. Только ты гляди, Сагин, — босс погрозил Володьке пухлым пальцем с намертво впившейся в мясо золотой печаткой, — чтоб все чистенько было. А то как бы не заловить чего.

Тут до Володьки доехало.

— Вон оно что. Так бы и сказали. А то мамашку, малашку, сразу и не разберешь.

Гостям требовался десерт. Володька, по лени и сытости, попытался было отделаться.

— Поздно уже, где сейчас добудешь? Раньше надо было заказывать.

Но глазки у большого человека совсем уже утонули в сальных припухлостях щек.

— Э-э-э, Володька, такой пустяк, что тебе стоит? — польстил он. — Сам же говорил. — Он подтолкнул Сагина. — Давай время не тяни. Обычай знаешь? Гостей не обижай.

Володька вздохнул и поднялся с айвана. Он досадливо глянул на часы. Половина двенадцатого. Нет, в самом деле, куда на ночь глядя толкнуться?

Сагин мигнул шурьяку. Тот пьяный-пьяный, а мигом прибыл. Володька подобрел. Вот она, правильная выучка — уже сказывалось. Сагин бросил родственнику связку ключей. Пьяный шурьяк поймал ее на лету.

— Бери тачку, — строго приказал Володька, — кати к ресторану. Там сейчас как раз закрывать будут. Может, какие крысы свободные остались, с ходу цепляй их и волоки сюда.

— А если голяк? — прищурился многоопытный по этим делам Сашка. — Тогда что?

— Тогда цапани пару официанток, — досадливо разъяснил Володька. — Скажешь, мол, Володя-Освод зовет и отвечает. Мол, жирные фазаны есть, девочки в обиде не останутся.

— Так кого-кого из них забрать? — ненужно допытывался родственник.

Володька осатанел.

— Ты что, первый раз замужем? — спросил он ядовито. — Или все на свете позабыл? Или, может, сам никогда этим добром не пользовался?

Шурьяк обиженно заколыхался.

— Братан, ну ты даешь. Братан, я же этого, женатый человек, я, считай, ни-ни… И ноги моей там не было…

Володька едва не откусил язык от шурьякова нахальства. Несколько мгновений он молчал, не находя для ответа подходящих по силе выражений, потом хрипло засмеялся:

— Ну ты захорошел, Сашок. Ну ты перебрал.