Халед Хоссейни - Бегущий за ветром

Он протер заспанные глаза и потянулся.

— Прямо сейчас? А сколько времени?

— Неважно сколько. Это особенный рассказ. Я сам его написал.

Лицо Хасана осветила радость.

— Тогда я должен послушать. — Он уже сбрасывал с себя одеяло.

Мы прошли в гостиную к мраморному камину. Уж сейчас-то я читал слово в слово, ничего не добавляя от себя, ведь автор был я сам! Хасан — прекрасный слушатель — весь погрузился в фабулу, лицо его менялось в зависимости от тональности повествования. Когда я прочел последнюю фразу, он тихонько хлопнул в ладоши.

— Машалла, Амир-ага. Браво!

— Тебе правда понравилось? — Я смаковал уже второй положительный отзыв.

— Когда-нибудь, Иншалла, [14] Бог даст ( арабск. ). ты будешь великим писателем, — сказал Хасан. — Твои рассказы будут читать люди во всем мире.

— Ты преувеличиваешь, Хасан. — Я глядел на него с обожанием.

— Нет. Ты будешь великим и знаменитым. — Он смущенно откашлялся. — Только можно мне задать тебе один вопрос?

— Да, конечно.

— Вот что… — Он остановился на полуслове.

— Давай же, Хасан, — ободряюще улыбнулся я, хотя на душе у меня почему-то кошки заскребли.

— Вот что. Этот человек — зачем он убил свою жену? Чтобы ему стало грустно и он заплакал? А не проще ли было просто понюхать лук?

Я был потрясен. Как я сам не догадался! Надо же было написать такую глупость! Губы мои беззвучно шевельнулись. В один день мне суждено было ознакомиться сразу с двумя характерными чертами писательского ремесла.

Ирония, раз. Сюжетная нестыковка, два.

И кто преподал мне урок? Хасан. Мальчишка, не умеющий читать и писать.

Холодный злой голос зашептал мне на ухо: «Да что он может знать, этот неграмотный хазареец? Из него выйдет в лучшем случае повар! Как он смеет критиковать тебя?»

— Вот что… — начал я. И не закончил.

Афганистан вдруг изменился. Раз и навсегда.

Послышались громовые удары. Земля вздрогнула. Раздались автоматные очереди.

— Папа! — вскричал Хасан.

Мы вскочили на ноги и бросились вон из гостиной. Али, отчаянно хромая, спешил к нам через вестибюль.

— Папа! Что это гремит? — взвизгнул Хасан, протягивая к Али руки.

Тот обнял нас обоих и прижал к себе. На улице полыхнуло, небо сверкнуло серебром. Еще вспышка. Беспорядочная стрельба.

— Охота на уток, — прохрипел Али. — Ночная охота на уток. Не бойтесь.

Вдали завыла сирена. Где-то со звоном разбилось стекло. Кто-то закричал. С улицы донеслись встревоженные голоса людей, вырванных из сна. Наверное, они выскочили из дома, как были, в пижамах, с растрепанными волосами и заспанными лицами. Хасан заплакал. Али нежно и крепко стиснул его в объятиях. Уже потом я убедил себя, что никакой зависти к Хасану я тогда не испытал. Ну ни капельки мне не было завидно.

Так мы и жались друг к другу до самого рассвета. И часа не прошло, как взрывы и выстрелы стихли, но мы успели перепугаться до смерти. Еще бы. Ведь уличная пальба была для нас в новинку. Поколение афганских детей, для которых бомбежки и обстрелы стали жестокой повседневностью, еще не родилось. Мы и не догадывались, что всей нашей прежней жизни настал конец. Хотя окончательная развязка придет позже: будут еще и коммунистический переворот в апреле 1978-го, и советские танки в декабре 1979-го. Танки проедут по тем самым улицам, где мы с Хасаном играли, и убьют тот Афганистан, который я знал, и положат начало кровопролитию, длящемуся по сей день.

На заре во двор въехала машина Бабы. Хлопнула дверца, на лестнице послышались быстрые шаги, и в гостиную ворвался отец. Лицо у него было чужое, испуганное. Никогда прежде я не видел отца в страхе.

— Амир! Хасан! — Баба раскинул руки. — Все дороги заблокированы, телефон отключен. Я так волновался!

Он обнял нас, и какое-то безумное мгновение я был даже рад всему, что случилось сегодня ночью.

Подробности выяснились позже.

На уток-то никто не охотился. 17 июля 1973 года никого не подстрелили. Просто утром, когда Кабул проснулся, оказалось, что монархии больше нет. Король Захир-шах находился с визитом в Италии. В отсутствие короля его двоюродный брат Дауд Хан организовал бескровный переворот. Сорокалетнее правление монарха закончилось.

На следующее утро мы с Хасаном притаились у дверей кабинета Бабы. Отец и Рахим-хан пили черный чай и слушали «Радио Кабул».

— Амир-ага, — прошептал Хасан.

— Что?

— Что такое «республика»?

Я пожал плечами:

— Понятия не имею.

Приемник в кабинете только и трещал: «Республика, республика».