Евгений Новиков - Сердечному другу

– От купчихи Межеумовой, что ли?

– Что ты, что ты! В своем ли ты уме! – возмутился Ржевский.

– А что ж, она, хоть и купчиха, а особа весьма ладная, – возразил прапорщик. – И вот еще что скажу – она, то есть Межеумова, не в пример другой твоей пассии… как бишь ее… тоже такая статная, румяная… Э-э-э… Тоже на «м» фамилия начинается…

– Москальцова, – подсказал Ржевский.

– Да, да, правильно – именно Москальцова. Так вот Москальцова, хоть и роду знатного, хоть и поет как соловей, однако ж бедна как церковная мышь. А Межеумова, если уж говорить положа руку на сердце, конечно, не так хороша, и роду низкого, зато… – тут прапорщик внезапно замолчал, увидев, как Ржевский распахивает халат, направляясь к стоящему на полу сосуду.

Ржевский глянул на Клещева, потом – на сосуд, потом опять на Клещева и со словами «пожалуй, опять обидишься» подхватил кувшин и поспешил в соседнюю комнату. Оттуда тотчас же раздались такие звуки, как будто бы там вдруг объявился некий ручей. Но не тот спокойный ручеек в сени дерев, слушая который дамы и романтические господа любят предаваться мирному созерцанию природы и медитации, а ручей бойкий, весенний, с таким задором струящий свои воды, что человек робкий, пожалуй, отошел бы от него куда подальше, а имеющий практический склад ума задумался бы: «А не построить ли тут какую запруду, не развести ли тут каких водоплавающих, чтоб пользу извлечь?»

Сквозь звуки «ручья» едва пробивался голос поручика. Остававшийся в комнате прапорщик приложил ладонь к уху и даже приоткрыл рот, чтоб расслышать, что говорит ему Ржевский, но расслышать получалось очень немногое.

– Бу-бу-бу, – только и раздавалось за стеной.

– Что? – кричал Клещев.

– Бу-бу-бу!

– Говори громче, не слышно!

– Бу-бу-бу… да ты сам возьми письмо и почитай! – раздалось в ответ. – Бу-бу-бу…

– Я благородно воспитан – чужие письма не имею обыкновения читать! – крикнул на это прапорщик.

– Дурак ты, бу-бу-бу! Я же сам тебе дозволяю, бу-бу-бу.

В таком духе они вели беседу, пока «ручей» не смолк и не грянули звуки водопада – то Ржевский выполнял водные процедуры и покрикивал Тимофею: «Ну-ка сюда лей, да вот сюда еще, каналья!» Наконец мокрый, в халате на голое тело поручик возвратился в комнату.

– Ну, прочитал письмо? – спросил он Клещева и встряхнул головой так, что в паутине, свитой в уголке у окошка, вздрогнули мертвые мухи.

– Я же тебе сказал, не в моих правилах читать чужие письма! Как можно-с?! Это ж моветон, низость!

– А! – Ржевский схватил со стола письмо. – Не хочешь сам читать, так хоть послушай…. Так… Ну, про это, пожалуй, неинтересно… Дальше про то, как мы обнимались… А тут… Ха-ха-ха! Надо же, до чего я докатился… Ха-ха-ха! Впрочем, это сугубо личное, что тебе, хоть ты и мой друг, действительно знать не надобно. Вот лучше слушай…

– До чего ж ты там докатился? – полюбопытствовал Клещев.

– Ну, это так… Ерунда всякая… Вот лучше послушай: «Милый друг, вы с дитем будете похожи как две капли воды. В этом меня убеждает то обстоятельство, что…» Ну ладно, это, пожалуй, тоже пропустим…

– Зачем же пропускать?! – рассердился Клещев. – Коль уж начал читать, то читай все!

– «…в этом меня убеждает то обстоятельство…. Так… и коль есть в вас благородство, вы меня в таком положении не оставите…» Да что читать – размусоливать! – Ржевский бросил письмо на стол. – Вся штука заключается в том, что я не знаю, кто эта дама!

– Как не знаешь?

– Так – не знаю! Просто ума не приложу, кто она такая.

– Что ж она, не подписалась?

– Подписалась. «Я» написала. Вот и понимай как хочешь это «я».

– Хм, а может, это кто-то над тобой решил подшутить? Может, какая-нибудь дама, оскорбленная твоим невниманием или тем, что ты разорвал с ней отношения, решила так отомстить?

– В чем же тут месть или шутка? Ежели бы она меня в чем укоряла или смешным выставляла – это одно. Или б по обществу разослала… А так… в письме одна лишь мерехлюндия да признания в том, что она испытывает ко мне разные любовнические чувствования. Нет, братец, это не шутка.

– А денег не просит?

– Нет, и денег не просит! Стало быть действительно понесла от меня ребенка. Эй, Тимофей!

В комнату вошел слуга.

– Тимофей, скажи-ка еще раз, что за посыльная баба принесла письмо. Да… И принеси-ка позавтракать.

– Докладаю: посыльная – старуха, а завтракать ничего нет.

– А семга малосольная? Вчера же, помню, была семга, много семги в прованском масле! – удивился поручик.