Галия Мавлютова - Как карта ляжет…

Похороны, отпевание, поминки Люся не запомнила. Как в бреду была. А когда справляли сороковины, ее вырвало прямо на стол. Односельчане перекрестились, даже те, кто не верил ни в бога, ни в черта. Убрали со стола, уложили Люсю на кровать и ушли, стараясь забыть и поминальный стол, и того, кого хотели помянуть. На следующий день местный фельдшер сказал Люсе, что она беременна. Крепко беременна. Уже третий месяц. Двенадцать недель.

– Откуда вы знаете? – удивилась Люся, недоверчиво глядя на старого неопрятного фельдшера.

– Знаю, – усмехнулся умудренный опытом эскулап, пальпируя Люсин живот жесткими костлявыми пальцами. – Чего ж тут не знать? Токсикоз у тебя, давление барахлит, щитовидочку надо бы обследовать, а беременность протекает благополучно. Все хорошо там!

Он больно ткнул пальцем в живот. И в этот момент Люся почувствовала в себе новую жизнь.

«Одного забрал, другого дал, – подумала она, улетая мыслями к небесам, к богу, – а почему нельзя было оставить все как есть?»

Ответа Люся не получила. Капризная карта легла по-своему, своенравно исправив кривизну жизни. Так и не успела Люся исплакать печаль по безвременно ушедшему мужу. Некогда было. Пришлось ездить в город, обследовать щитовидку, вставать на учет, сдавать бесконечные анализы. Через шесть месяцев Люся родила сына. Хотела назвать его Мишей, но передумала. Вдруг ребенок повторит судьбу отца? Утонет еще… Назвала Ильей. Хорошее имя. В честь Святого Илии. И в церкви младенца окрестила. Крестик золотой купила. Ложечку золотую. Люсино сердце переливалось любовью через край. Втайне от себя она боялась, что либо сама задохнется от любви, либо ребенка придавит.

Бывало, как прижмет Илюшку к груди, даже в глазах помутится. Свет исчезает. Все черно кругом. Тогда страшно становилось. Вдруг затискает любимого сыночка. Залюбит его, заласкает. Люся забыла, в каком времени живет, какой год на дворе, что за режим правит в стране. Не до того ей было, не до того. Мальчик рос настолько хорошеньким, что Люсе часто казалось, будто он – ангел. Прилетел с небес, чтобы порадовать ее, наполнить жизнь смыслом, заставить любить. Теперь-то она понимала, что Мишу не любила. Нет, не любила. Вот она, любовь настоящая, истинная, от бога – любовь к собственному ребенку. А та, предыдущая, лишь игра была, морок какой-то. Люся долго по привычке вбирала в себя живот. И распускала его, вспомнив, что Миши давно нет на этом свете. Дом без него осиротел, слегка скривился, будто обиделся, что остался без хозяина. Люся махнула на него рукой: пусть стоит, как стоял, – сын подрастет, поправит, отремонтирует, построит новый, в конце концов.

Шли годы: Илья рос, Люся становилась как будто меньше. Иногда она замечала это, но только усмехалась: так положено – сын должен тянуться ввысь, а она уходить в землю. Смена поколений. В школу Илья пошел в восемь лет. Люся жалела сына: маленький, что с него возьмешь, будут мучить уроками да заданиями, пусть пока побалуется, еще наработается, когда вырастет.

Школа не задалась. Илья капризничал, убегал с уроков, учителя приходили к Люсе с жалобами: мол, вертится, не слушается, хулиганит. Люся наливалась злобой: только бы очернить ребенка, и за что эти учителя зарплату получают? Однажды не выдержала и написала жалобу в район, что Илюшку обижают в школе. Долго разбирались, выясняли, кто прав, а кто виноват; так и не выяснили, но учителя приходить перестали. Больше Люсю не беспокоили.

Прошло еще несколько лет. Илья вытянулся, стал похож на длинноногого журавля – такой же быстрый, угловатый и милый сердцу. Часто не ночевал дома. Люся ходила по поселку, заглядывала во все тайные норы местных мальчишек, бродила, как тень, до утра, а придя домой, натыкалась на Илью, уставшего, уснувшего прямо на лавке в сенях. Даже до кровати добраться у него не было сил. Люся раздевала сонного мальчишку, укладывала в постель и долго крестила его, отгоняя от любимого сыночка злых духов. Здоровья у Ильи не было: то к нему простуда привяжется, то ангину подхватит, то сопли рекой. Люся возила мальчика в город – местный фельдшер давно умер, а нового не прислали. Посадит Илью в электричку, сама рядом; сидит, как наседка, оберегает сына от любых передряг. В одну из поездок пожилая женщина с костылем попросила мальчишку уступить ей место, но Люся отругала нахальную старуху:

– Вы чего к ребенку прицепились? Не видите, что у него сопельки?

Старуха онемела от ярости, долго молчала, подбирая нужные слова, затем разразилась гневной тирадой: