Лилит Мазикина: Ее большая цыганская беременность

Ясным майским воскресеньем Алмазовы заглянули на чай к Игнатьевым, чей отец семейства доводился четвероюродным братом по матушкам отцу семейства Алмазовых, а одна из невесток была двоюродной племянницей Бориной мамы. В общем, решили зайти по-родственному, раз уж гуляли неподалеку. А там, как водится: чай, конфетки, шоколадка, яблочный пирог, яишенка, отбивные… В общем, чай пили с цыганской основательностью, долго, со вкусом, неспешно обмениваясь новостями об общих знакомых (и плюньте в глаза тому, кто назовет их сплетнями). Как вдруг посреди чаепития раздался звонок в дверь Игнатьевых.

Хотя открывать, конечно, пошла только невестка, в коридор выглянули почти все. Алмазовы тут же отпрянули, закрестившись: больно уж впечатляющая на вид зашла к Игнатьевым гостья. Высокая, полная, вся в черных юбках и кружевах, в серебряных украшениях с разными странными знаками, с густо подведенными черным глазами, она сразу заполнила собой пространство – не телом, не запахом духов, а чем-то непонятным. Может быть, взглядом рыже-зеленых глаз. В общем, всякому было ясно, что в дом вошла ведьма.

Однако Игнатьевы и глазом не повели. Наоборот: закричали, здороваясь, стали звать гостью пить чай. Черная женщина улыбнулась неожиданно кротко и поплыла в своих юбках и кружевах по прихожей плавно и осторожно, словно боясь разнести тем, что от нее исходило, стены или задеть людей. Возле стола она, поздоровавшись со всеми, отцепила от широкого кожаного пояса в бляшках и крючках большой полотняный мешочек и подала бабушке Игнатьевой.

– Как чай заваривайте в ситечке и два раза в день, – пояснила она таинственно.

Алмазовы перекрестились еще по разу.

Гостья сделала вид, что не заметила.

Ее усадили за стол, налили чаю, пододвинули вазу с конфетами.

И все же было видно, что женщина здесь не своя. Никто не обрушился на нее с новостями и расспросами. Разговор вела только Игнатьева-самая-старшая. Был он степенный, самый общий, о погоде и прочем. Алмазовым гостью представили как Ксению, просто Ксению.

Вдруг задумавшись посреди разговора, бабушка Игнатьевых посмотрела на бабушку Алмазовых и сказала:

– А Ксения у нас, между прочим, гадалка первостатейная. И не сглазит никогда, совсем не глазливая. И точно всегда гадает.

Ксения невозмутимо перекусила пополам шоколадную конфету, словно речь шла не о ней, и отпила еще чаю.

Алмазовы было встрепенулись, но потом вспомнили, что им надо не точно, а так, чтобы Есенька, наконец, принялась ждать ребенка. То есть если для дела сильно надо, то красиво обмануть.

Ксения положила в рот вторую половину конфеты и снова запила. А потом сказала:

– Давай, красавица, руку.

И посмотрела зеленоватыми глазами прямо на Есеньку.

Алмазовы охнули. Есенька встряхнула волосами, вызывающе оглянулась и протянула Ксении правую ладонь, выпрямив длинные тонкие пальцы так, чтобы было видно – ничего она в своей судьбе не боится показать. Такой был у невестки Алмазовых характер.

Ксения взяла в мягкую ладонь смуглую Есенькину руку, чуть прищурилась, разглядывая линии, и заговорила. Голос у нее был – это стало сейчас особенно заметно – глубокий, звучный, даже немного резкий. Говорила она не о будущем Есеньки, а о ее прошлом. Все было верно. Говорила о характере, и это тоже было верно настолько, что Есенька пару раз даже покраснела. Наконец, Ксения сказала о будущем:

– Своей судьбы не надо знать никому. Скажу только то, что не потревожит твоего покоя. Если тебе интересно, твой первенец будет мальчик.

Потом Ксения посмотрела на стол возле Джонни и попросила передать ей тарелку с пирожками. Руку Есеньки она отпустила, словно мгновенно о ней забыв. Зато Алмазовы не могли забыть. Все они делали глазами Есеньке знаки, чтобы она, не дай боже, не позабыла просто так слова гадалки.

– Да прекратите мне ушами махать, – не выдержав, зашипела Есенька в сторону мужа. Лелька со злостью пнула золовку под столом, но все остальные, сообразив, что могут перестараться, тут же уставились в свои чашки или на Ксению.

Ксения доела пирожки, раскланялась и ушла.

А Есенька вскоре тоже стала ждать ребенка. Поверила, стало быть.

Сто лет назад кочевые Есенькины бабки ждали детей спокойно и без суеты. Никто не водил вокруг них хороводов, не таскал по врачам, не вел с ними бесконечные разговоры о беременности в общем и полной вероятной будущей биографии ребенка в частности. Они так же, как все, как до беременности и после нее, ходили гадать бабам в деревню или на рынок, воровали при случае кур, стирали на речке белье и, уж конечно, передвигались на своих двоих, не пользуясь даже такой малой поддержкой, как туфли или другая обувка.