Питер Акройд - Дом доктора Ди

«Я не люблю воробья, ибо его пение не ласкает слуха».

«Однако его шаловливая резвость снискала ему имя Венериной птицы».

«Так значит, вся живая природа есть символический образ человечества?»

«Не только человечества, но и тех ангельских воинств и духовных сил, что приводят в движенье небесные сферы».

«Тогда я хотел бы остаться в этом уголке навеки. Я точно кузнечик – порожденный травою, он скорее умрет, чем покинет ее».

«В таком случае я уподоблю себя черепахе, ибо она всегда хранит верность разлученному с нею супругу».

Тут я вздохнул и едва не заплакал снова. «Женушка, милая женушка, скажи мне, призрак ты или живое существо, вновь ступающее по земле? Конечно, ты лишь воплощение чистого духа, ибо, увы, я видел твою смерть собственными глазами».

Она ничего не ответила мне на это, однако рассмеялась и взяла меня за руку. «Давай отдохнем у тех серебристых струй». И мы вышли из беседки и направились к небольшому ручью, который брал начало в девственной лесной чаще. На берегу его зеленели ивы, ибо они любят произрастать в сырых и влажных местах, а неподалеку от нас ручей впадал в озеро столь совершенной формы, что его можно было счесть сделанным чьими-то искусными руками. «Разве не чудная здесь царит прохлада? – сказала она, глядя вниз, на прозрачный поток. – А как мелодично журчит бегущая по камням вода!»

«Взгляни на озеро, жена, – не правда ли, рябь, поднятая этим легким ветерком, весьма приятна для глаза? Одна волна бежит за другой, а у берега одна нагоняет другую. Это зрелище завораживает и усыпляет меня».

«Нет, Спать нынче не время. Разве ты не знаешь, что кипарис вянет тем быстрее, чем больше его поливают?»

«Я похож не на кипарис, а на миндальное дерево: чем оно старше, тем обильнее плодоносит».

«И что же, ДжонДи?»

«Такова и любовь – с возрастом она укрепляется верой».

«Пожалуй, уроки зачарованного сада не прошли для тебя даром. Не продвинуться ли нам еще на один шаг, побеседовав вон о том дубе, что возвышается в чаще?»

«Я готов внимать тебе бесконечно».

Она засмеялась снова. «Хорошо. Видишь, как много рук вырастает из тела этого дуба и как много пальцев на каждой руке? Вот он, символ твоей силы и счастья: силу дает тебе доброе имя, а счастьем награждает познание истины. Твой дух должен быть подобен дубу, ибо нет ничего крепче и здоровее. Все должно брать начало в одном корне, ибо таков залог постоянства и простоты. Сие есть древо Господа нашего, столь глубоко укорененное, что страх и ненависть, угрызающие бугристую кору, никогда не доберутся до сердцевины; а крона его вознесена на такую высоту, куда не досягнут ни злая зависть, ни жестокое честолюбие. Под сенью этого древа ты обретешь и покой, и защиту от палящих лучей нашего грубого мира».

«Твои наставленья и впрямь драгоценны: они изгоняют из моей души страхи и зависть. Благодарю тебя, жена, ибо ты и сама подобна древу».

«Какому же?»

«Тому, на котором отдыхает феникс. Ведь феникс на свете один, а значит, одно и древо, где он свивает себе гнездо».

Тут она взяла меня за руку и повлекла мимо ручья и леса в укромный уголок сада; там мы увидели лабиринт. По четырем углам его стояли четыре плодовых дерева, а вдоль аккуратно подстриженных живых изгородей тянулись заросли чабреца и мяты. «Теперь, – сказала она, —мы можем вступить в круг танцующих».

«Но разве здесь кто-нибудь танцует?»

Не отвечая, она повела меня по столь длинным и извилистым аллеям, что я скоро перестал понимать, куда мы стремимся. «Отринь смятение, – сказала она. – Сейчас тебе все откроется. Ведь мир и сам во многом схож с лабиринтом».

Наконец, после бессчетных извивов и поворотов, мы достигли просторной лужайки, где готовились к танцу мужчины и женщины; согласно обычаю, каждый выбрал себе партнера, а затем все они на моих глазах закружились поочередно в гальярде, куранте и паване. «Не думай, – сказала мне жена, – что это легкомысленная, непостоянная и падкая на различные веяния толпа, которая станет плясать под любую дудку. Эти люди избрали в жизни истинный путь, а разве можно найти для него лучший образ и подобие, нежели танец?» Я смотрел на танцоров и видел такие чудеса ловкости в оборачиваниях и подхватах, такие прыжки и подскоки, такие пируэты и кувырки, что не мог не рассмеяться: столь сладостно выглядели вращающиеся, порхающие и огибающие нас пары, что с моих плеч будто свалилось многотонное бремя. Я читал о тех духах, что под аккомпанемент волшебной музыки водят хороводы на прекрасных полянах и зеленых лугах, исчезая сразу же, едва к ним кто-нибудь приблизится; но здесь были представители человеческого рода, двигающиеся в ритме мировых сфер под звуки виол, скрипок, флейт, лютней, цитр, свирелей и клавесинов.