Конн Иггульден - Воронья шпора

Враги не могли прикоснуться к нему. Враги не могли выбить его из седла. Он сбивал с ног вопящих пехотинцев, наносил им страшные раны… И тут на него выехал рослый рыцарь в полном доспехе, сидевший на таком же крупном коне. Рыцарь замахнулся громадной шипастой дубиной, предназначенной для того, чтобы разбивать шлемы вместе с черепами. Ричард нанес ему колющий удар под оплечье, отчего рука противника сразу бессильно упала вниз, а потом обрушил свой меч на его шею, и тот судорожно дернул руками, прощаясь с жизнью.

Рыцарь свалился с коня, под ноги топающей рати. Глостер ударил своего коня пятками, заставив животное обогнуть только что лишившуюся всадника лошадь. Он не мог поверить тому, какое множество людей собралось на этом поле. Ричард видел перед собой знамена Эксетера и понимал, что Генри Холланд просто так не уступит ему дорогу, однако крыло Глостера продвигалось вперед шаг за шагом, как будто ему никто не мог противостоять. Ричард и сам не мог понять этого, но в конце концов туман впереди рассеялся, и он увидел, что его крыло охватило линию Эксетера – благодаря чистой удаче.

Его люди постепенно огибали боевой порядок Холланда, заходя его полку во фланг и повергая в ужас солдат Уорика, вынужденных обороняться с двух направлений, как если б они попали в засаду. Ситуацию эту подстроил туман, и Ричард с внезапной радостью ударил пятками своего коня. Прокричав боевой клич, он срубил солдата, целившегося своим топором ему в бедро.

– Дави их! Дави! Нажимай! – гаркнул герцог Глостер своим капитанам. – Заходи сбоку! Разворачивайся.

Нет ничего страшнее для бойца, чем ощутить, как отступает, пытаясь сохранить строй, весь его полк. Каждый ошибочный шаг, каждое отступление подтачивали их дух, так что они могли дрогнуть в любой момент – побежать для того лишь, чтобы быть зарубленными во время бегства. Только это удерживало солдат в строю – понимание того, что покорность тому ужасу, который охватывал всех по мере отступления, и желание бежать неминуемо закончатся их смертью. Тем не менее страх завладевал ими, что было понятно по выражению их глаз, по мере того, как их шаг за шагом оттесняли назад.

– Дави! – сверкая зубами, радостно повторяли за Глостером его капитаны. Они понимали, что сумели раздавить крыло Уорика. И если туман разойдется, они сразу узнают, как обстоят дела на остальном поле боя. А до тех пор они были предоставлены самим себе – собственной судьбе, битве, борьбе с яростью, страхом и триумфом.

Своей жуткой, белой и сырой стеной, сразу же навалившейся на его лицо и горло, туман мгновенно напомнил Эдуарду о Таутоне. Опущенное забрало не давало ему толком вздохнуть, и он поднял его, вдыхая пропитанный запахом железа воздух.

Со спины своего рослого боевого коня король должен был иметь полный обзор развернувшейся битвы, однако туман ослепил и его самого, и он уже мог ощутить зерна паники в своей груди. Эдуард прокричал в обе стороны линии приказ «Наступаем!» – и капитаны с сержантами погнали людей вперед. Судя по давлению правого крыла на его собственный строй, король чувствовал, что крыло его брата Ричарда продвинулось вперед. Когда в тумане возникали какие-то просветы, он видел, что правое крыло продвинулось вперед подобно брошенному копью. Оно давило на центр, подгоняя его вперед.

Тем не менее на левом его крыле лорд Гастингс отступал почти с той же самой скоростью. Эдуард даже заметил там знамена Оксфорда, стоящие над его собственными рядам. И, будучи сердцем баталии, монарх ощущал, как раздирают его эти два движения: направленное на юг на одном фланге и на север – на другом. Надлежало развернуть весь его полк, или же он потеряет связь с флангами и окажется в окружении.

– Поворачиваемся налево! – наконец прокричал Эдуард. – Полк Йорка! Капитаны! Поворачиваем на месте налево! Тихим шагом!

Этот маневр трудно было бы осуществить даже на параде. Но пытаться развернуть сражающийся полк в три тысячи человек было столь сложной задачей, что король даже прокусил губу и не сразу заметил, что рот его полон его собственной крови. Он уступал Уорику в численности с самого начала. А теперь его левое крыло отступало и отступало, люди Оксфорда торжествовали, а Гастингс пятился.

К третьей шеренге, посреди которой Эдуард сидел на своем коне, начали прибегать гонцы. Задыхаясь, надрывая голоса и поводя в воздухе руками, они пытались объяснить королю, что именно видели.

Осадив коня, он огляделся по сторонам и наконец все понял.