Марио Варгас Льоса - Скромный герой

— Мне не хотелось тебя расстраивать, вот я тебе и не говорил, — оправдывался Фелисито. — Но вот же оно, у тебя в руке. Отчего же ты его не прочитала?

Фелисито заметил, как Хертрудис беспокойно ерзает в кресле, как отводит глаза.

— Я позабыла, — неохотно процедила она. — Из-за своего зрения я почти не читаю и почти не разбираю букв. Они так и пляшут у меня перед глазами.

— Тебе давно пора сходить к окулисту, пусть он проверит твое зрение, — упрекнул жену Фелисито. — Как же ты могла утратить способность к чтению — такого, кажется, ни с кем не бывало, Хертрудис.

— Ну а со мной все так и происходит, — отвечала она. — Да, в свободный денек я схожу к доктору. А теперь, пожалуйста, прочитай мне, что ты там напечатал в «Эль Тьемпо»! Я просила Сатурнину, но она тоже не может читать.

Хертрудис протянула мужу газету, Фелисито надел очки и прочел:

Господа шантажисты с паучком!

Хотя вы и сожгли мою контору «Транспортес Нариуала», предприятие, которое я создавал честным трудом всей моей жизни, я публично объявляю вам, что никогда не отстегну мзды, которую вы вымогаете ради моей защиты. Я предпочитаю смерть. Вы не получите от меня ни единого сентаво, поскольку я полагаю, что мы, люди достойные, трудолюбивые и уважаемые, не должны бояться подобных вам бандитов и грабителей, мы должны бороться с вами, пока не упрячем в тюрьму, где вам только и место.

Так я заявляю и подписываюсь:

Фелисито Янаке (материнской фамилии нет) [30] В испанской и латиноамериканской традиции мужчина обычно носит две фамилии — первую (отцовскую) и вторую (материнскую). Можно предположить, что Фелисито отказался от фамилии матери, поскольку она его бросила. .

Женская туша довольно долго пребывала в неподвижности, переваривая услышанное. В конце концов Хертрудис прошептала:

— Значит, падре на проповеди сказал правду. Ты смелый мужчина, Фелисито. Да смилуется над нами Многострадальный Господь. Если мы выберемся из этой передряги, я отправлюсь в Айябаку, чтобы помолиться на празднике, который там устраивают двенадцатого октября.

— Сегодня ночью не будет никаких историй, Ригоберто, — сказала Лукреция, когда они улеглись и погасили свет. В голосе жены звучала тревога.

— Мне тоже сегодня не до фантазий, любовь моя.

— Ты наконец что-то узнал о них?

Ригоберто кивнул в темноте. Неделю после свадьбы Исмаэля и Армиды они с Лукрецией провели в тревоге, дожидаясь реакции гиен. Но дни шли за днями, и ничего не происходило. И вот наконец два дня назад доктор Клаудио Арнильяс, адвокат Исмаэля, позвонил, чтобы предупредить Ригоберто. Близнецы пронюхали, что гражданская церемония проходила в мэрии Чоррильоса и Ригоберто был одним из свидетелей. Ему следовало быть наготове — ведь гиены могли позвонить в любой момент.

Они позвонили через несколько часов.

— Мики и Эскобита попросили меня о встрече, и я был вынужден согласиться — что еще мне оставалось, — добавил Ригоберто. — Они придут завтра. Я не сказал об этом сразу же, чтобы не омрачать тебе день, Лукреция. Да, нас ожидает небольшая проблема. Надеюсь, после их визита я по-прежнему буду цел и невредим.

— А знаешь, Ригоберто? Меня больше заботят не они, мы ведь знали, что все так и случится. Мы их ждали, не так ли? Они и должны были нагрянуть, так что делать нечего. — Лукреция переменила тему. — Сейчас женитьба Исмаэля и ругань с парой ублюдков меня нисколько не беспокоит. Что меня тревожит, что не дает спать по ночам, так это Фончито.

— Что, снова этот субъект? — заволновался Ригоберто. — Явления повторились?

— Они никогда и не заканчивались, сынок, — напомнила Лукреция дрожащим голосом. — Изменилось, по-моему, вот что: мальчик перестал нам доверять и больше нам про них не рассказывает. Вот что беспокоит меня больше всего. Ты разве не видишь, каким он стал, бедняжка? Печальный, потухший, замкнувшийся в себе. Прежде он все нам рассказывал, но теперь, я боюсь, он многое скрывает. И может быть, из-за этого тоска съедает его живьем. А ты не замечаешь? Ты настолько погружен в мысли о гиенах, что даже не видишь, как переменился твой сын за эти месяцы. Если мы срочно что-нибудь не предпримем, с ним может случиться что угодно, и тогда мы будем мучиться всю оставшуюся жизнь. Ну как ты не понимаешь?

— Я все прекрасно понимаю. — Ригоберто перевернулся на другой бок. — Дело в том, что я не знаю, что мы могли бы придумать. Если у тебя есть решение, то поделись со мной, и мы так и поступим. А сам я не знаю, что делать. Мы водили мальчика к лучшему в Лиме психологу, я обращался к профессорам, я каждый день пытаюсь до него достучаться и снова обрести его доверие. Скажи, что мне сделать еще, и я это сделаю. Лукреция, я тревожусь о Фончито не меньше твоего. Думаешь, меня не волнует судьба моего сына?