Игорь Шагин - Белая полоса

В следующий раз Владимир Тимофеевич посетил меня за день до Нового года. Он передал мне поздравление от мамы и Оли, к которым присоединился и сам, а от себя ещё добавил, что надеется и желает мне освобождения в будущем году. А также, что как только в прошлый раз от меня вышел, сразу позвонил Оле и сказал, что в передаче будет можно ветви ёлки, «но только не стеклянные шары». И принёс газету «Сегодня», в которой была статья, что я нахожусь в СИЗО СБУ, об условиях содержания в СИЗО СБУ и что можно в передаче, «но только не стеклянные шары».

— Да, — задумчиво повторил Владимир Тимофеевич, — но только не стеклянные шары!

Новый год я и Тарас встречали вместе. Оля передала нам праздничную передачу — такую же, как обычно, только с новогодними аксессуарами и открытками.

В камеру выдали телевизор, который Оля передала раньше, но он некоторое время находился на техническом досмотре.

31 декабря вечером Тарас тихонечко смотрел телевизор. А я, поздравив про себя всех родных и близких, в десять часов вечера лёг спать. Мне снился сон, в котором всё громыхало и рвалось. А наутро в семь часов в камеру пришёл Виталий Фёдорович Петруня. Он улыбался и говорил слегка заплетающимся языком:

— Признайтесь, Игорь Игоревич, это ведь был салют в Вашу честь? Я бы мог дать команду их всех поймать. Но я этого делать не стал. Они чуть не сожгли мне СИЗО.

— Виталий Фёдорович, я в десять часов вечера спал, — сказал я.

Виталий Фёдорович улыбнулся и поздравил меня и Тараса с Новым годом (моя мама с 31 декабря на 1 января была под СИЗО СБУ).

После Нового года (2002), через несколько дней, в первых числах января к нам в камеру посадили третьего человека — Сергея Пяткова. Среднего роста, лет двадцати двух-двадцати трёх, худощавый, с вытянутым лицом и тёмными, слегка вьющимися волосами. Он был одет в кроссовки, чёрные джинсы, рубашку и свитер. На левую руку у него была накинута сложенная чёрная болоньевая куртка с большим капюшоном. В другой руке он держал полиэтиленовый пакет с рекламой магазина «Продмэкс». Прапорщик Женя занёс матрас. Я поставил на ножки третью, прислонённую к стене кровать.

Пятков сказал, что в СИЗО СБУ находится уже две недели. Что сидел один, а теперь его разместили с нами в камеру. Что сам он с Троещины, из Киева. Что у него квартирные кражи. А когда я улыбнулся и спросил, можно ли почитать его обвинение, предложив почитать своё, он сказал, что его обвинение находится у адвоката.

В пакете у Пяткова находились мыло, зубная щётка, паста, белое вафельное полотенце (видимо, выданное здесь), комплект застиранного нижнего белья — всё, что он выложил на кровать. А также толстая тетрадь, несколько ручек и полиэтиленовый кулёк с сосульками (конфетами) без фантиков, кулёк сушек и несколько подвявших яблок. По поводу продуктов Пятков сказал, что это — остатки передачи, которую неделю назад ему передал адвокат. И предложил угощаться.

Пока мы находились втроём, Пятков бóльшую часть времени лежал на кровати под одеялом, отвернувшись к стенке. Говорил, что спит. И лишь перед ужином, проверяя, так это или нет, Тарас несколько раз будил его. Тот тёр кулаками глаза, потягивался, говорил «спасибо» за то, что не дали ему проспать ужин.

Я относился к Пяткову открыто и доброжелательно. Тарас же, напротив, испытывал к нему глубокое недоверие.

Поскольку мы ходили на прогулки все вместе и остаться вдвоём в камере было бы подозрительно, днём, когда Пятков спал, Тарас тихо сказал мне, что я не должен ему, Пяткову, доверять. Что тот ничего о себе не рассказывает и что у Гогося в сумке был такой же кулёк «Продмэкс», в котором в пакете были точно такие же слипшиеся леденцы. И что, когда закончилась моя передача, Гогось несколько раз доставал этот пакет со дна сумки и отламывал несколько леденцов в пластиковую баночку.

— Видимо, у них один адвокат, и передачи он им покупает в одном магазине, — сказал Тарас.

На следующий день Пятков ходил к следователю, и Тараса в этот же день перевели из камеры.

Пятков перебрался на кровать Тараса и, пока я занимался английским языком, он сказал, что уже выспался и теперь целыми днями смотрел телевизор.

Самым любимым занятием Пяткова было спорить и играть в морской бой, на что он меня непрестанно подбивал. Ценой спора, в котором он любыми способами старался доказывать свою правоту, была съеденная луковица. И пару раз мне приходилось начинать есть луковицу, после чего Пятков с довольным видом говорил:

— Всё, не надо!